Т. Морозова - Принимая жизнь

В этом смраде находилось всё – небольшая железная кровать с голыми пружинами, пожелтевший от старости тонкий матрас, который был неаккуратно сброшен на пол. Сломанная дверца на пустом деревянном шкафу раздражающе поскрипывала, хотя в комнате не было ни единого дуновения ветра. И хорошо, что он был пуст, потому что его состояние было настолько безжизненно, что, казалось, повесь в него хоть одну вещь, и он тут же рухнет, рассыпавшись, словно древняя реликвия, к которой нельзя прикасаться. На полу меня окружали пустые стеклянные бутылки из-под какого угодно алкоголя – здесь была и водка, и вино, и пиво, и еще непонятно что. Остатки некоторых бутылок вылились на пол, образовав на нем липкие лужицы, к которым с жадностью тоже прильнули мухи. На стене одиноко висели часы, отбивающие секундной стрелкой ритм, а напротив комнату украшала (должна была украшать) странная картина-абстракция, которой непонятно что хотел сказать автор. Смазанные цвета в произвольном порядке создавали подобие лужи, и мне было жаль, что это называют сегодня искусством. С каким-то сожалением я посмотрел на эту картину, потом на часы, потом снова на картину, и снова на часы – голова закружилась, из меня опять полилась блевотина. В этот момент я принял решение снять часы со стены и заткнуть их раз и навсегда. Картина пусть висит.

Я попытался найти воды. Меня так сушило, что казалось, еще чуть-чуть, и я начну отхаркивать песок. Вокруг меня не было ни намека на воду, поэтому я встал и аккуратно, держась за стенку, пошел на кухню. Открыв ржавый кран, я наклонился над раковиной и жадно стал пить воду. Немного полегчало. Нащупав в кармане джинс пачку сигарет, я закурил одну и сел, тяжело дыша. Курить в таком состоянии – самое отвратительное, что может быть. Но я курил. Одну за одной. Вкус был такой, словно кто-то отложил мне в рот своих экскрементов, а легкие разрывались в этой дымной тюрьме, пытаясь найти выход. За окном уже окончательно потемнело и я включил свет, от чего глазам стало больно, и я решил, что темнота не так уж и плоха.

Так я сидел в своей арендованной квартире, которую мне отдали за сущие копейки – наверное, никто, кроме меня был не готов жить в этом подобии дома – и вспоминал, что же произошло. Сколько дней я здесь провел? Что делал? Память не подавала никаких признаков. Внимательно рассматривая под собой пол, я понял лишь одно – мне безумно плохо. Если бы в тот миг мне пришлось описать свое состояние одним словом, я бы не смог подобрать подходящего. Открыв холодильник, я обнаружил там одиноко стоявшую бутылку водки. «Боже, спасибо», – подумал я и сделал несколько глотков. Это было отвратительно и я сразу же выблевал всё это себе под ноги. Чертовы мухи не заставили себя долго ждать.

Наклонившись, чтобы смахнуть эту жужжащую толпу, я увидел под столом свой телефон – разбитый, без задней крышки, но он работал. Я открыл журнал звонков, где было не меньше пятидесяти неудачных попыток дозвониться до абонента, который был записан у меня как «СУКА». И тут я всё вспомнил, меня словно прошибло током. Гримаса боли снова появилась на моём лице. Я закричал. Не знаю, от чего именно я кричал – то ли от своей физической истощенности, то ли от душевного взрыва, который разразился в груди и облек моё сердце в горящую лаву ненависти, злости и обиды. Огромная дыра внутри, через которую пронзительно завывал ветер, оголяя мои нервы, ожила; и это было невыносимое чувство, словно тебя заживо сжигают. Часто я думал о том, что в состоянии вынести любую физическую боль, но эту нет. Нет сил на то, чтобы остановить мучения души.

Однако я знал, что мне поможет – схватив бутылку водки, я залпом осушил ее, параллельно выблевывая что-то на пол, но меня это больше не останавливало. Это действительно помогло – алкоголь заполнял эту огромную дыру – временно, но заполнял. Он блокировал ощущения, замораживал чувства, отгораживал от себя самого, делая из меня бездумное, бесчувственное и безразличное ко всему существо. Истинно, я больше не был человеком – ни внешне, ни внутренне. Мои инстинкты и желания сводились теперь к одному – раздобыть ещё и ещё; остальное меня не волновало. Словно червь поселился во мне, жаждущий добавки, и если я не удовлетворял его потребности, боль возвращалась.

Прикончив бутылку, я начал шарить по карманам, отчаянно пытаясь насобирать денег. В карманах кое-что было, но этого было мало. Тогда я опустился на колени и начал ползать по полу, заглядывая во все щели и углы. То там, то здесь мне удавалось найти какую-то мелочь; она была разбросана по всему дому. Я выглядел, словно животное – раскрасневшееся и запыхавшееся; мой рот увлажнился и вокруг губ выступила слюна. Как сумасшедший, я радовался еще одной монете, и разражался проклятиями, когда не мог ничего найти. Мои руки увязали в грязных, липких разводах, в которых сладострастно копошились мухи, но я не обращал на это никакого внимания.

Высыпав найденные деньги на стол, я прикинул, сколько здесь может быть, и одобрительно кивнул – этого должно было хватить хотя бы на бутылку самой дешевой водки, а большего мне и не надо. Тогда я напялил на себя пальто, которое подобрал на полу в прихожей, запихнул деньги в карман и в чертовски приподнятом настроении вышел из квартиры. На улице было сыро, видимо, дождь прошел не так давно, забрав с собой последнее тепло октября. Первые признаки приближающейся зимы витали в воздухе, делая его резким и чистым, но свою мягкость и тепло еще отдавала земля, которая черпала тепло из недр планеты. Я шел, раз за разом наступая в лужи, и тогда моя ругань нарушала ночную тишину. Вокруг не было ни души и лишь из окон на улицу проникал яркий свет. Моя походка напоминала трясущийся лист на ветру – меня также сносило из стороны в сторону, а сам я немного подрагивал. Я и вправду околел, поэтому чтобы как-то согреться, я побежал. И вдруг я неожиданно о что-то споткнулся и упал. Взвизг раздался где-то подо мной, а потом крик девушки.

– Что вы делаете? Мисси! Мисси, милая! Вы убили мою собаку, господи!

Девушка так пронзительно кричала, что закладывало уши. Я приподнялся с тротуара, и увидел под собой небольшую собачонку, таких, каких носят в сумочках; таких, каких язык не поворачивается назвать собакой. Эта псина была размером с крысу, не мудрено, что я ее не заметил; такую и раздавить можно и даже не поймешь, что произошло. К счастью, собака была жива, просто очень испугана. Она начала на меня лаять, также отвратительно, как и ее хозяйка, которая обвиняла меня в покушении на жизнь. Как только первый шок от неожиданного инцидента прошел, я почувствовал жгучую боль в колене. Нагнувшись, чтобы посмотреть на него, я понял, что дело плохо. Я видел, что девушка тоже обратила внимание на эту рану, но она схватила свою собачонку и быстрыми шагами засеменила прочь, лишь презрительно поглядывая на меня из-за спины, а ее псина еще долго лаяла мне вслед.