Олег Моисеенко - Мы люди

Так и пробежало лето, становилось прохладно, небольшое стадо Марина пригоняла, когда уже вечерело и садилось солнце. Хотелось быстрее в тепло, только в доме – где там можно погреться? На печь еще рано, да и мать сразу давала работу, и только поздно вечером садились ужинать. За стол без отца и деда Игната не садились. Они подходили, крестились, и вместе с ними стоя крестились все. Ели молча и быстро и ложились спать, а старшие брат и сестра шли, как говорили в их семье, «на гулянку». Приходили они поздно ночью, Марина порой и не слышала.

Телят, как и коров, пасли почти до конца октября, до праздника Покрова. Утром и вечером уже было холодно, часто шли дожди, в такие дни Марина с Пилипом стадо пригоняли рано и люди ругались на них. Марина после той болезни стала бояться холода, поэтому и пригоняли стадо рано, ей хотелось быстрее в дом и согреться. После ужина Марина и Пилип лезли на печь. Когда становилось прохладно, дети спали на печи, Федора, как самого старшего, клали за печью. Однажды утром Марина услышала, как Акулина жаловалась матери на старшего брата, что он подсматривает за ней и, бывает, щипает за ногу или еще где-нибудь.

– Вот кобель, – только и сказала мать. После того Федька стал спать на лавке, где отец обычно мастерил сбрую для лошадей.

Зимой мать устраивала помывку в доме, отец приносил корыто, в которое наливали горячей воды, и мылись. Старший брат и отец мылись в бане у старосты. Мать и баба Марфа туда не ходили. В бане сначала мылись хозяева, все их семейство, потом разрешалось приходить тем, кто помогал старосте в работе, тогда шли по очереди мужики и бабы с девками постарше.

– Срамота одна, – говорила баба Марфа, хотя раньше и она ходила туда с родителями.

В корыте мылись поочередно: вначале кто помоложе, потом Акулина с матерью и последней баба Марфа. Кто мылся первым, тех быстро загоняли на печь или в другую комнату. Марина становилась без одежды в корыте, ее мыла баба Марфа, она стеснялась, что голая, и просила маму:

– Пусть не смотрят на меня.

– Так на тебя никто и не смотрит, такая ты барыня, – отвечала ей мама. Потом Марина смотрела с печи, как мыли ее братьев, и уже не стеснялась.

Зима тянулась долго, ждали святок, работа была в основном в доме. Отец на своей лавке напротив печи ремонтировал сбрую для лошадей, а иногда начинал собирать по частям сани, тогда к нему подходили Пилипок и Прокоп, пытались помочь, а на деле только заминали в работе. Отец на них не ругался, а приговаривал, что мужское это дело и надо учиться ему с младых ногтей. Марина уже садилась за веретено и пряла льняную нить. Такая работа радовала ее, каждое воскресение с бабой Марфой, а иногда и с матерью, ходили на службу в церковь. Одевались в чистое и еще по темноте шли на утреннюю молитву. Ходила в церковь и старшая сестра, только ей там нравилось другое, она тихо разговаривала с подругами, а были случаи, что их выгоняли из церкви, и тогда они усердно молились на входе да трепка дома была сильная. Как-то мать сказала, что Акулина уже стала совсем взрослой, и не пустила ее в церковь.

Марине тоже хотелось сходить на те вечёрки, она хотела и боялась. Боялась позора, о котором так часто говорила мать. Приближалась масленица, дети все засобирались на гулянку, где катались на саночках с горок. Искали кому что обуть, надеть и после обеда выходили всей семьей на улицу, веселые игры в деревне проходили в основном на горках и возле лавки, где продавались прямо во дворе разные товары, шли туда и баба Марфа с матерью, редко выходили дед Игнат и отец Марины. У Марины была радость на душе, она чего-то ждала веселого, но тихого от тех игр.

Получилось так, что она на время забыла, где она, кто-то подхватил ее и посадил на сани, на которых сидели девушки постарше и ее ровесницы, и покатили их, покатили с криком, звоном, и пустили с горки, и понеслись сани вниз. Сколько было визга и смеха. Марина тоже смеялась и визжала тонким голосом, только спроси ее, отчего она визжала – не сказала бы. Потом раз – и сани опрокинулись, и полетели кто куда, сначала было страшно, а когда начали подниматься на ноги, опять стало весело и радостно. Марину опять кто-то посадил, и они неслись вниз, кто-то ее крепко держал, что дышать было невмоготу, и опять сани опрокинулись. Вернулась она домой радостная и счастливая.

Через неделю перед постом снова пошли кататься на санях. Опять подхватил ее парень, и что-то щелкнуло в голове, будто щепка сломалась, и сдавило внутри, и дышать стало трудно. Напряглась и покраснела Марина, посмотрела ему в глаза, только на миг встретились их взгляды, и почувствовала его силу над собой. Домой пришла притихшая, только глаза светились радостью. Она избегала встречи с ним, и в то же время ей хотелось его видеть.

Как и прошлым летом, Марина пасла с Пилипом стадо, только оно стало больше и хлопот прибавилось от этого. В то лето дед Игнат с отцом и матерью собирались идти в сваты.

– Хватить Федьку кобелем ходить, пусть жена за ним смотрит, а то совсем сгуляется, да и Акулину взял бы кто, – говорила мама.

– А кто огород будет досматривать, кто тебе будет помогать ткать полотно? А сама какая была, что, может, лучше, такая же вертихвостка и была, – ругалась на нее баба Марфа.

– Не слушай ее, Акулина, – так снова поднимались ругань и крик.

Федину свадьбу справили в начале осени, и появилась в доме Игната и Захара Василиса, жена Федьки. Они сразу сдружились с Акулиной.

Перед Троицей баба Марфа засобиралась в монастырь на молебен, Мария стала просить взять и ее. Надо было на такой поход просить разрешения у отца. Отец и мать долго пререкались, но вмешался дед Игнат и быстро прекратил ругань.

– Что разошлись как петухи, пусть девка сходит помолится.

Идти собрались несколько женщин из их села, а с ними Марина и еще два подростка. Выходить договорились в субботу накануне праздника после обеда, чтобы к ночи быть в монастыре. С утра убирали в доме и во дворе, пол в доме устлали травами, а на входе прикрепили березовые и липовые ветки. Пилип пас стадо сам. Когда убрали двор, Марина пошла помыться.

Недалеко от деревни, там, где был небольшой покос, образовалось озерцо. Его полукругом обступали камыши, а со стороны деревни берег был пологий и песчаный. Полюбилось это озерцо сельчанам их улицы, да и жильцам с других улиц, и стали сюда приходить под вечер, а то и днем искупаться и вымыть тело от пота и просто прохладиться. Ходила к этому озерцу и Марина. Вот и сейчас она пришла к озерцу, разделась, вошла в воду и начала мыться. Вода была теплая, ее влекло взять и поплыть вот так куда-то далеко и встретить его, обнять, и что-то потом должно было произойти, от чего по телу побежали мурашки. Ее мысли прервало ржание лошади, на тропинке, которая вела от дороги к озеру, верхом на лошади сидел он. Это было в шагах ста от нее, она вскрикнула, выбежала из воды, схватила одежду и кинулась за камыши. Он привстал на лошади, пытаясь разглядеть ее в камышах, постоял немного, развернул лошадь и ускакал. Марина сидела, прижав одежду к телу, и шептала: «Какая я бесстыдная, какая бесстыдная». Когда он развернул лошадь и ускакал, ей хотелось плакать, кричать. Пронеслась мысль, что он уехал от нее, бесстыдной и позорной. Надо было собираться и скоро уходить на молебен, Марина оделась и заспешила домой, ее уже ожидали.