Калле Каспер - Уроки Германии

– Удивительно, что немцы оказались такими путаниками, – сказала Рипсик, когда я вернулся к ней с известием, что указания, полученные нами, оказались неверными, – я всегда считала, что они народ чрезвычайно точный.

Перед «Томас Манн Хаусом» раскинулся широкий газон, который обвивала знакомая мне по балто-немецким мызам круговая дорожка. На первом, с высокими потолками, этаже виллы когда-то, очевидно, располагались жилые помещения – столовая и большой зал для танцев, библиотека, кабинет и зимний сад. Темный паркет, стены, обшитые резными панелями, картины – все свидетельствовало о богатстве и хорошем вкусе владельцев. В фойе стоял рояль – кто знает, может на нем играли этюды дети как негоцианта, так и еврея. Поднявшись по широкой, украшенной круглыми, напоминавшими фонари лампами лестнице, мы попали на второй этаж, тоже с высокими потолками, где раньше размещались, скорее всего, спальни и ванные комнаты и где теперь устроился многочисленный персонал «Томас Манн Хауса». Однако на этом роскошь и респектабельность заканчивались. На третий этаж, где находились комнаты для гостей, пришлось лезть по узкой, крутой лестнице.

– Это наш самый большой, двухкомнатный номер, – пояснил Йенс Йоахим Шульц, тощий, в очках замдиректора «Томас Манн Хауса», услужливо открывая дверь напротив лестницы – в ожидании нашего прибытия он задержался на работе допоздна.

Мы вступили в просторную комнату с низким потолком, стены которой, как тому и положено в мансарде, были не вертикальными, а наклонными – тогда я еще не знал, как часто буду стукаться о них головой. Посреди помещения маячило, как привидение, нечто, соединяющее пол с потолком, то ли квадратная колонна, то ли еще какая-то подпорка, а дверь в дальнем конце вела в малюсенький кабинет.

– Сейчас темно, но днем отсюда изумительный вид на озеро, – похвалился Шульц.

Он передал Рипсик ее грант, спросил меня, кто я, не художник ли, покивал понимающе головой, когда я сообщил, что тоже писатель, мы еще немножко поговорили, потом он пожелал доброй ночи и ушел. Рипсик принялась распаковывать чемоданы, я же внимательно осмотрел комнату, которой предстояло на месяц стать нашим домом. Под окном в углу красовалась библия нового времени – телевизор, на низкой книжной полке выстроилась пара десятков томов, самым интересным из которых была телефонная книга. Потом Рипсик пошла мыться, а я уселся на край постели и продолжил обследование. Меня не оставляло чувство, что в этой комнате что-то не так. «Зачем в таком красивом здании помещения столь сомнительного вида?» – спросил я себя, еще раз поглядев на низкий потолок, подпорку и выступы. Из ванной доносился плеск воды, и это был единственный звук в доме, было трудно поверить, что в двух десятках километров от центра миллионного города может быть так тихо. Наконец плеск прервался, а вскоре появилась и Рипсик.

– Когда пойдешь мыться, будь, пожалуйста, осторожен, не залей пол, – сказала она, забираясь в постель. – Идея занавесок для ванны немцев еще не посетила.

– Как сказал про них Верди, племя сильное, но нецивилизованное. Впрочем, это было больше ста лет назад. В промежутке наверняка что-то изменилось. Вполне возможно, что немцы стали самым цивилизованным народом мира.

– Поживем-увидим. Для чего мы, в конце концов, сюда ехали, если не для того, чтобы их узнать.

– Да? А я думал, что мы приехали на презентацию твоего романа.

Рипсик на подначивание не ответила, а когда я посмотрел в ее сторону, увидел, что ее глаза закрыты – она спала. Я начал раздеваться, сделал резкое движение и в первый раз ударился головой о выступ. Мое тихое чертыхание разбудило Рипсик.

– Будь, пожалуйста, осторожен, – сказала она сонно и тут же заснула снова.

Удар оказался не бесполезным, благодаря ему я посмотрел вокруг новым взглядом и понял: во времена негоцианта на верхнем этаже наверняка располагались комнаты для прислуги.

– Интересно, почему этот дом называется «Томас Манн Хаус», а не, к примеру, «Эрих Мария Ремарк Хаус»? – спросила Рипсик за завтраком.

Мы сидели в зимнем саду на первом этаже, сквозь большую стеклянную стену открывался поэтический вид: пологий склон, поросший деревьями, в отдалении туманный контур озера.

– Я думаю, потому что здание принадлежит Обществу Томаса Манна, – сказал я.

– Это я понимаю, – продолжила Рипсик, – но скажи, пожалуйста, почему они образовали именно Общество Томаса Манна, а не Эриха Марии Ремарка. По-моему, Ремарк – писатель куда лучше. Даже Генрих Манн нравится мне больше, чем Томас. Я, как ты знаешь, честно пыталась прочесть «Волшебную гору», но не одолела и половины, скучно стало, «Буденброков» тоже бросила. Если уж говорить о семейных романах, то «Буссардели» намного более интересны.

– Немцы, наверно, другого мнения. Шульц и тот вчера сказал, что Ремарка у них уже никто не читает, как и Белля, из классиков Томас Манн единственный, кого не забыли.

– Ты хочешь сказать, что немцы – скучные люди, и потому предпочитают скучную литературу?

Я понял, что придется напрячь мозги. Рипсик имеет замечательную привычку открыто ругать все, что ей не по вкусу. Будь это кто иной, подобное можно было бы счесть всего лишь проявлением дурного характера, но оценки Рипсик опираются на основательную начитанность и энциклопедические знания. С ней никогда не бывает скучно, своими желчными замечаниями она побуждает меня думать. Я сделал, подавляя чувство отвращения, большой глоток горького кофе – дома я варю кофе сам, смешивая несколько разных сортов, но здесь пришлось мириться с тем, что предлагали за шведским столом – и сказал:

– Мне кажется, что у них другое понимание литературы, они ищут в ней больше смысла жизни, нежели искусства как такового. Видишь ли, каждый народ силен в каком-то одном жанре, французы например, чистой воды литературная нация, опера – вотчина итальянцев, русским больше всего подходит балет…

– Почему, у них в девятнадцатом веке была тоже великая литература, – возразила Рипсик.