Михаил Дорошенко - Коридоры судьбы

– Уж не Фернандо Рея ли? – спросил Чемпион.

– Его самого. Амплуа – благородный мерзавец. Оказывается, мне сделали пластическую операцию под гипнозом. Пришлось вновь делать операцию, чтобы лицо свое вернуть. Потом… уже в Москве… мне прислали мои сорок тысяч долларов в конверте. Как обычно.

Доменик подошла к Чемпиону на набережной. Над обрывом в бухте Овидений у них состоялся разговор следующего содержания:

– Мадмуазель, – сказал ей Чемпион, – вы не могли бы обучить меня своему искусству?

– Быть самой обольстительной камелией на свете? Способности находиться в трех местах одновременно? Искусству вообще не быть? Или умению угадывать чужие мысли?

– С последним вы как раз и не справляетесь, мадмуазель.

– Пожалуй, не совсем уже мадемуазель и не вполне еще мадам. Я даже истукана каменного соблазнить могу, но никому еще не удалось по-настоящему со мной переспать. Я еще девушка – учтите! Разве по мне не заметно? Если интересуетесь, – проверьте.

– Мадам, это очень мило с вашей стороны, но мне хотелось бы нечто иное: показа вашей способности к левитации.

– Иное?! – удивилась Доменик. – Кто бы мог подумать? Не только показать, но и прокатить могу, если хотите.

– Не откажусь.

– Вы смелый человек. Я бы на вашем месте не решилась.

Она дернула за ленту на плече. Платье мгновенно слетело с нее и, словно Невидимое Знамя, зареяло над морем вдалеке.

– Только не отворачивайтесь. Я этого терпеть не могу.

– У меня и в мыслях этого не было.

– Знаем мы ваши мысли. Садитесь-ка лучше на спину. Устраивайтесь поудобнее. Поехали.

Она сделала шаг с обрыва, и они упали в море.

Доменик выпорхнула на зонтике из-за вершины тополя. На полном ходу она влетела в скалу, как если бы вместо базальтовой преграды находилась бумажная ширма на ее пути. Чемпион не успел даже определить, пролетела ли она на самом деле или промелькнула на странице очередной мысли. Он вскарабкался по отвесному склону горы и обнаружил невидимую снизу щель. На стенах узкого, как коридор, ущелья были вытеснены барельефы.

Коленопреклоненный фавн подавал монарху город на подносе с замком посредине на холме.

Крылатая богиня – на ладони у героя. Обезьянка с кувшином на плече. Из шлема, который герой попирал ногой, выползла змея.

Юноша с завязанными глазами парил над морем с лампой в руке.

Скала величиной с автобус вскоре преградила путь. На ней готическим шрифтом была вырезана надпись:

«Врата ада – сад заката».

Чемпион с раздражением человека, не терпящего препятствий на своем пути, двинул скалу плечом и неожиданно на волоске висящую глыбу столкнул. Перед его взором открылся пылающий огненными цветами сад в облаках. Чемпион готов был уже встать на узкий лучезарный мост и пойти, но… неожиданно перед ним выросло водяное дерево и окропило его ледяными брызгами с ног до головы. Должно быть, впервые морская вода поднялась на такую высоту.

Внизу кипел рычащей пеной темно-синий ад, обнажая кривые зубы тут-и-там торчащих скал. Закат погас. «Так как», – тикали часы у Чемпиона в голове, – ничто не может долго быть там, где не положено. На юге. Тому быть.

Преуспевающий дипломат по пути на родину из Швейцарии отстает от поезда. На маленькой безымянной станции он находит свое счастье в лице дочери путевого обходчика. Дипломат засыпает, а по щеке юной обходчицы стекает слеза. Перевернутый вниз головой дракон, составленный из красных точек станционных фонарей, вспыхивает и гаснет за окном.

К моменту появления на экране надписи «конец» Ио знал, что ему нужно делать. Необходимо закончить школу, поехать в Москву и стать киноактером, ибо ему показалось, привиделось, как всегда, что дочь героини фильма станет его будущей невестой.

Ио приехал в Москву, поступил в институт Искусств Всех Видов и стал… киноведом. После окончания аспирантуры он был оставлен в институте в должности и.о. профессора.

По прошествии некоторого времени на кафедру пришло письмо из Пятигорска. Отправитель представился «дядюшкой будущего профессора». Он рекомендовал Кафедре повнимательнее отнестись к судьбе молодого специалиста, начинающего свой путь в искусстве.

«Молодой человек, – писал дядя, – продолжительное время пребывающий в должности и.о. профессора, рискует навечно остаться «профессором Ио».

Дядин каламбур сыграл роковую роль в жизни Ио, ибо по-другому его уже никто не называл.

«Событие еще не произошло, а отклик уже имеется», – всякий раз приговаривал дядя, заглядывая в серые кусты газетных строк.

Дядя собирал вырезки из газет с «профетическими, – как он выражался, – сообщениями». В одной из них Мерцалов подвергал осмеянию корреспондента газеты Пари Дельф. Наглец осмеливался утверждать, что на улице Пристальных Взглядов в Амстердаме продается церковная утварь, которая еще только будет! украдена из московских церквей. В числе лиц, занимающихся вывозом ценностей из страны, называлась фамилия актера, играющего роль дипломата в судебном фильме (от слова «судьба»), виденном Ио в детстве.

Мнимая фигура приобретала реальные очертания: киношная пешка становилась политическим ферзем.

В статье говорилось о том, что дипломат женат на актрисе, фильмовое имя которой совпадало с настоящим. Вскоре он с ней разведется, – доверительным тоном сообщал оставшийся анонимным автор статьи в Пари Дельф, – и женится на цыганке голландского происхождения Ариэлле де Ля Рокк, с которой разобьется в автомобильной катастрофе «за ненадобностью».

Приводилась фотография. На витрине антикварной лавки были выставлены резные табакерки, набалдашник трости и геммы из горного хрусталя с изображнием одной и той же женщины – мадам де Ля Рокк. Однако в тексте под фотографией перечислялись потир, дароносица, крест и держава. Предметы ценные, но еще слишком призрачные из-за своей прозрачности, чтобы принять зримые очертания и занять свое место в рассказе.

Мерцалов возглавлял отдел Интуиции в институте Будущего, проводил атеистические чтения в лаборатории Астральных Проникновений, был ведущим консультантом Отдела Пауперизации и главврачом психиатрической клиники, а в институте Искусств Всех Видов преподавал психотехнику искусства.

– … выживанья в Лабиринте, – добавлял он всякий раз, поясняя суть предмета.

Он приводил пациентов своего заведения в институт, и они читали лекции. Умнейшие люди века – эти сумасшедшие. Но ректору института Мердину лекции не нравились.

– Карл Хуаинович, – спрашивал он Мерцалова, – ну, что за тема у вашего, как его…

– Экстазий Ну или Эпитофан Кога? Вы их имеете в виду? Так это псевдонимы известного стиксолога Эпифания Коблер-Скобского.