Иван Ленивцев - Я своих не сдаю

И вдруг, среди международного гомона, где-то в проходе слышится песня на чистом русском… слова, вроде бы как знакомые, кажись, где-то я их слышал.

– А когда на море качка, и бушует ураган

– Я приду к тебе, морячка – сердце я тебе отдам.

– Сердце я, сердце я, сердце я тебе отдам…

Тут и я, и китайцы, и весь среднеазиатский люд как по команде вытянули шеи в проход: кто это там соловьем заливается? По проходу, с двумя целлофановыми пакетами в руках не шел – скорее, пробивал себе дорогу крепкий широкогрудый мужчина явно из той породы, что способны за себя постоять. Я на глаз определил, что это или бывший вояка, или, что скорее всего – моряк, судя по его передвижению по вагонному полу, или как там у них – по палубе.

– Здравствуйте! – громко поздоровался подошедший «певец», улыбаясь мне всем своим широким лицом и ставя пакеты на стол. – Неужно новый сосед? – Я ответно кивнул. Он еще больше расцвел. – Вот и слава богу! А я уже подумал, что пока к Самаре подъеду – или русский забуду, или в немого превращусь, или ассимилируюсь в китайца. – заразительно засмеялся он, и протянув мне свою ладонь-лопату, представился: – Александр Иванович, можно просто Шура, Шурик… или Боцман. Впрочем, Боцман в сухопутном вагоне – лишнее.

Короче, познакомились мы с ним, я ему о себе рассказал, он – о себе. Понятное дело, пивка глотнули по паре рюмочек, копченой рыбкой амурской закусываем. Болтаем о том, о сем. Сосед по верхней полке, то есть, Шура-Боцман – оказался моряком торгового флота из Владивостока, более тридцати лет отдавший морям-океанам и Дальневосточному пароходству. В настоящее время на пенсии, но продолжает работать в портофлоте, на морском буксире. Сейчас он в отпуске, направляется в Самару, так сказать, проведать свою малую родину, может, как он выразился, в последний раз – что-то сердечко стало пошаливать.

Поезд давно уже тронулся. С грохотом проскочили амурский мост, дальше пошли биробиджанские сопки, темные тоннели, бесконечная тайга еще не освободившаяся от снега. В вагоне шум, гам, духота – китайцы кушают чесночные приправы с куриными лапками, горласто разговаривают, крикливо играют; среднеазиаты пьют водку, закусывают колбасой и уже начинают переругиваться между собой. Вроде, пока трезвые были – нормальные мужики, но эта крепкая российская водка превращает их-не в обиду сказано – в черт знает в кого! Вот один узбек, совсем-совсем молодой, слабоватый на выпивку паренек упал прямо на проходе. «Они укачались», – оправдывались и перед нами, и перед китайцами его земляки, поднимая упавшего.

– Меня тоже укачивает, – не знаю зачем, сообщил я об этом новому знакомому, когда мы плавно перешли от пива к крепкому чаю. – Из-за этого я на поезде поехал, в самолете меня наизнанку выворачивает, особенно при взлете и посадке.

– Бывает, – как-то уж слишком буднично обронил мой новый знакомый, после того как мы перешли с ним на «ты» – Ты особо не переживай, не ты один от этого страдаешь, думаю, всех укачивает, без исключения.

– Всех? И даже вас, моряков? – удивленно спросил я.

– А почему бы и нет, – засмеялся Шурик, нарезая тонкими кружочками колбасу под названием «Ратимир». – Мы что, из другого теста сделаны?

– Нет, конечно, – тотчас согласился я. – Однако, я думал, моряков не укачивает… они привычные, что ли.

– Привычка, говоришь? Есть у нас и такое. Работаем на море, бывает, и качает, и довольно долго, и тошно, и муторно-и, если ты не привыкнешь к качке, она может с ума свести, так что или привыкай, или списывайся на берег. Переходи работать в речное пароходство, на реку, вон их сколько у нас: Амур, Волга, Кама, Обь, Енисей! По своему многолетнему опыту скажу: от качки работа помогает, когда ты постоянно занят, когда не думаешь о ней – тогда не страшна она тебе. Если ты действительно любишь море – привыкнешь и к качке, как говорится, нужда заставит мышей ловить. Помню, я на «пассажире» одно время ходил с Владивостока на Камчатку. Пассажиров – туча, особенно летом. Пока на море тишь и благодать, все они красивые, веселые, жизнерадостные, а как только шторм прихватил, те же пассажиры – зеленые, тусклые, злые. По каютам штабелями лежат, всю палубу обрыгают, только и спрашивают ежеминутно: ну где же суша, когда дойдем? Вот так-то брат! По моим наблюдениям, укачивает практически всех людей на земле. Помню, шли мы с Канады с зерном и качало нас почти неделю. На ногах остались лишь бывалый капитан да старый боцман на руле – остальных всех качка наповал уложила. Всех, без исключения. Как капитана с боцманом она с ног не свалила – остается только гадать. Впрочем, с высоты моего сегодняшнего опыта могу смело заявить: чувство ответственности за жизнь других заставило их упрямо держаться ногами за палубу; ну и соответственно, долголетний опыт.

– Вот они – настоящие морские волки! – восхищенно воскликнул я. —Помните, как у поэта: «гвозди бы делать из этих людей!» – воскликнул я, однако не зная почему, тут же засомневался (видно «Балтика» номер 9 ударила в голову) – Нет Шурик, ну не верю я, что все укачиваются, не верю. Наверное, есть же исключения Думаю, космонавты не укачиваются, и летчики вряд ли, ведь они столько лет тренируют свой… как его?.. вестибулярный аппарат.

– Аппарат, говоришь – вроде как ехидно поджал губы Шурик. – Ну не скажи. Не знаю как космонавты, а вот летчики укачиваются стопроцентно! Своими глазами наблюдал, и даже вот этой головой, – он засмеялся и постучал себя по макушке пальцем. – Да, да, наблюдал, была у меня один раз такая возможность. Могу рассказать, времени у нас – уйма…

Я конечно, тотчас согласился и Шурик начал свой рассказ.

– Был я тогда еще совсем молоденьким матросиком после мореходной школы. Ходил на теплоходе «КИМ», Дальневосточного морского пароходства. Теплоход был старым, еще ленинградской довоенной постройки, не сварной – клепаный, но чрезвычайно надежный «пятитрюмник». Он всю войну перевозил грузы по ленд-лизу из Америки в Союз, неоднократно попадал под бомбежки, но уцелел бродяга, так еще и после войны как молодой пахал. Я бы таким кораблям-судам памятники ставил. Если ты думаешь, что он был назван в честь первого корейского лидера Ким Ир Сена, то глубоко ошибаешься; свое короткое имя он получил от соратника нашего комсомола – «Коммунистического Интернационала Молодежи», а короче – «КИМ», была до войны такая международная молодежная организация.

Ну да ладно, дело не в теплоходе… хотя, и в нем тоже. Стояли мы тогда в городе Находка. Как помню, стоял теплый солнечный день. И все было бы, наверное, хорошо, но досаждала нас угольная пыль с находившегося рядом угольного терминала, откуда и день, и ночь уголь грузили на теплоходы, берущие курс на Магадан, Эгвекинот, Тикси, Певек и прочие арктические поселки. Наш теплоход по сравнению с теми судами был как бы аристократом, так как стоял на шикарной линии «Находка – Джапан лайн», что и было написано на его округлом борту. Советско-японская торгово-экономическая линия, круглосуточно работающая в обеих направлениях. В Японию мы везли стратегическое сырье: лес, хлопок, алюминий, обратно – товары широкого потребления, короче – тряпье. Японцы уже успели забыть, как мы помогали им восстанавливать разбомбленную, разрушенную американцами страну Восходящего солнца. Не мешало бы им напомнить…