Ирина Мариловцева - Живу. Верю. Люблю. Надеюсь

Чтобы подходить к расправе не с пустыми руками, бабушка молниеносно извлекала на бегу ремень из папиных брюк и неслась за мной с невероятной для её возраста скоростью. Ремень я чаще всего умудрялась на бегу же и выхватить и, юркнув в гостиную, забросить за пианино, откуда на следующий день папе приходилось его вынимать. Надо сказать, что впоследствии это сыграло немаловажную роль в решении семьи продать пианино. Аргумент был вроде убедительный: ребёнок к инструменту не подходит. Но мне казалось, что папе просто надоело двигать тяжеленный лаковый бок моего нелюбимого музыкального тренажёра, а бабушке выслушивать от папы упрёки и запреты прикасаться к его одежде. Мама с аргументами просто согласилась. Все эти состязания в беге с препятствиями – в виде бабушки и ремня – меня очень развлекали, хотя иногда бабе Лёле удавалось меня все-таки «жогнуть», тогда я притормаживала похныкать, а удовлетворённая бабушка уходила доваривать обед.

Кстати, папа моими экзерсисами на пианино был вполне доволен. Время от времени он просил меня сыграть что-нибудь, и я практически всегда посвящала ему вальс «Жизнь артиста». По вполне объяснимым причинам: артисту – и вальс одноимённый. Но к концу исполнения папа засыпал. А я на цыпочках уходила заниматься своими делами. Вот такая профессиональная колыбельная получалась.

Ох, уж эта моя баба Лёля! Её словечки до сих пор всплывают у меня в речи по поводу и без повода… Урал, конечно, был богат выговором да диалектом, но собственного словотворчества у бабы Лёли моей тоже было не отнять. Со мной, очень резвой и непослушной внучкой, надо было как-то справляться. Иногда, как сказала уже, ремнём удавалось «жогнуть», иногда слова хватало. Но слово такое надо было подобрать, чтобы припечатать и остановить ураган в моем лице. Итак. Выдержки из словаря.

«Зубатить» – непочтительно разговаривать со взрослыми. Зубатила я, конечно, с бабушкой. В ответ на указы чего-то не делать. Например, был указ не подходить к чугунной печке, которая топилась дровами (да-да, в нашей вполне благоустроенной квартире на третьем этаже стояла большая чугунная печь на ножках и рядом с ней – встроенный дымоход!), этот указ и оспаривался мной со всей горячностью. Запрет не позволял мне печь любимую еду – некое подобие картофельных чипсов! Готовились они так. Я резала картошку тонкими кружочками, немного солила и шлёпала их прямо на чугунную поверхность горячей печки. Они быстро запекались, но – увы – частенько прилипали. Чистить всё это приходилось бабушке, поэтому она как могла отгоняла меня от печи.

«Варнак» – хулиган, разбойник. Я тоже носила это звание в минуты бабушкиного гнева.

«Гадюга» (да, да, через «г»! ) – это ругательство было мгновенной реакцией на мои проступки. Гадюгой я была реже, чем тигрой, но чаще, чем «сволощугой». Это звание можно было получить за не очень большие прегрешения против порядка в доме и семейной иерархии. Нежнее всех была всё-таки «тигра неблагодарная». Одно из преступлений, которое мне удавалось не всегда – подкрасться за спину бабушке и громко, что есть силы, крикнуть: «Баба!!!» Бабушка иногда что-нибудь роняла, и это довершало роскошь оперного действа. Если в руках у бабушки была поварёшка или полотенце, то это запускалось в меня и звучала привычная «гадюга».

Ещё один пример моих наказуемых действий – это порча фотографий. Затяжные партизанские войны развили во мне изворотливость, умение слышать бабушкины шаги, как бы тихо она ни ступала, улучать минутки, когда можно своевольничать и копаться в бабушкином шкафу или подкрашивать щёки красным на парадных семейных фотопортретах. Не всегда я успевала вылить всё свое вдохновение на полотно. Оно так и оставалось недорисованным – меня застукали. Баба Лёля ни разу не оценила по достоинству мои творческие устремления. Это и понятно. Для парадных фотографий семейство надевало нарядную одежду и следовало в фотоателье. Каждая фотография стоила немалых денег, поэтому мои художества приносили непоправимый вред.

«Сволощуга» – ну, для того, чтобы услышать это слово в свой адрес, надо было очень плохо себя вести и обидеть бабушку до глубины души. Кстати, такие оскорбления в адрес обожаемого и единственного ребёнка очень коробили артистическую и поэтическую натуру моего отца, и он однажды решил деликатно поговорить с бабушкой об этом: «Матушка, зачем вы так называете ребёнка? Это же непозволительно, невозможно! Вы ведёте себя прямо как… как… Кабаниха!» Бабушка, не узрев параллели с классическим драматургическим произведением, не задумываясь, парировала: «Сам ты кабан!». На том дискуссия была завершена полным поражением отца.

«Клящий мороз» – это уж когда совсем холодно. Я этих клящих морозов до сих пор не боюсь, вот что такое уральское происхождение. Во время больших холодов хорошо было запасать пельмени на балконе – сотни штук, слепленных артельным способом. Мясо для них бабушка рубила в деревянном корыте тяжёлой стальной сечкой. Иногда мне доверяли разрубить лук – головка его приятно хрупала, измельчаясь, рука у меня моментально уставала, я передавала сечку бабушке, у той рука была железная. Бабушка лепила пельмени «бобк а ми» – колечками, мама кончики не соединяла, так на листы и выкладывали – мамины и бабушкины. Я была человеком беспринципным, делала и так, и эдак. Завершался процесс выносом листов на клящий мороз – потом пельмешки аж звенели. Но это было не главное их качество, хотя, мне кажется, что с уличного мороза и пельмени вкуснее, и постельное бельё ароматнее…

«Липочка» – легкомысленная женщина, которая зимой бегает в капроновых чулках. По бабушкиному нерушимому мнению, это делалось исключительно для придания себе женской привлекательности. Синонимом «липочки» было слово «модистка». Подразумевалась совсем не швея, а опять же ветреная особь. Маму бабушка частенько клеймила именно этими словами, но моя милая модница на это внимания не обращала. Сама же бабушка, судя по фотографиям, была ого-го какая любительница нарядов! На её фотографиях, особенно где она с дедушкой, сами за себя говорят нитки жемчуга, кружевное жабо, да и вообще очень привлекательные платья фасонов тех годов… тех годов, когда дедушка был ещё жив, они были молоды, а Лёля была страстно любима.

Вот одно из бабушкиных воспоминаний. Как-то раз она задержалась на собрании (они были нередки в коммунистических коллективах), а после собрания тёплая компания настоящих коммунистов предложила Ольге Ивановне, первейшей активистке, задержаться и отметить красный день календаря. Может, отмечали дебатами по вопросам марксизма-ленинизма, а может… В общем, когда бабушка явилась домой, было уже совсем-совсем поздно. Была зима, и темнело очень быстро. Она ступила на порог, сняла сапожки, а, когда разогнулась, увидела… дуло ружья. Дедушка, целясь: «Где была?!». Бабушка ойкнула и босиком бросилась на улицу. «Лёля!!!» – взревел дедушка, бросил ружьё, выскочил вслед за жёнушкой и внёс её домой… на руках. Вот такие страсти, вот такая любовь….