Ирина Мариловцева - Живу. Верю. Люблю. Надеюсь

На фото – бабушка полулежит справа.

«Состукать Мазырихе» – это словосочетание родилось в бабушкиных муках, мучилась она, выводя «безнравственного» папу на чистую воду. Дело в том, что слово «артист» у нее сочеталось только со словом «развратник». И произносилось сразу в паре – артист-развратник. И это была позиция, которую надо было доказать и отстоять, невзирая на всю нашу с мамой любовь к нашему прекрасному папе.

Итак, дело о Мазырихе. Эстет-папа писал только чернилами, чернильные ручки позволяли делать нажим, украшать письмо или поэму линиями и завитушками, залихватски подписываться под очередным любовным стихотворением. Поскольку папа писал много, то и заправлялись ручки часто. Пузырёк с чернилами стоял на подоконнике в туалете, там папа его брал, туда и возвращал. Звук соприкосновения стеклянного донышка чернильницы с деревянным подоконником туалета был слышен только бабушке, соперничающей чуткостью с летучей мышью. И стук этот был не прост, совсем не прост! На нижнем этаже, под нами, жила почтенного возраста чета Мазыриных. Та самая Мазыриха носила холодные волны на седой голове (причёска «холодные волны» была в большой моде, делалась она достаточно просто – влажные волосы через каждые 5—7 см защипывались специальными зажимами, оставалось дождаться высыхания и – вуаля! – получалась вполне себе Ава Гарднер, Марлен Дитрих, бери любую диву чёрно-белого кино), непрерывно курила «Беломор», обладала мощным басом и кучей морщин на прокуренном желтоватом лице. Допустить, что наш поэт и артист мог закрутить роман с соседкой снизу, могла только бабушка. Так и родился вышеупомянутый речевой продукт. Она подзывала меня в свою комнату сразу после того, как папа ставил чернильницу и заговорщицки сообщала: «Слышала? Опять состукал Мазырихе!»

Как только папа собирался выходить из дома, я, влекомая бабушкой, выходила на балкон и провожала папу взглядом до того, как он покинет двор. Я не помню ни одного раза, чтобы за ним кралась подозреваемая Мазыриха. Но бабушку это ни в чём не убеждало. Значит, она позже пойдёт. Значит, она уже там… ну, мало ли.

То, что папа заправлял ручки не в один и тот же день и не в одно и то же время, бабушку никак не впечатляло. Мазыриха просто обязана была жить, пить, есть и спать в своём туалете, чтобы в один вожделенный момент уловить папино «состукивание».

Ладно, папа, прости. Вон ты какой красавец-гусар. Артист… Бабушка, молчи!

Продолжим лексические воспоминания. Баба Лёля держит слово.

«Баск о й, баск а я, б а ще» – красивый, красивая, красивее (или лучше). «Ну вот так-то баще будет». Еще одно устоявшееся выражение – при виде человека, явно пытающегося обратить на себя внимание, но явно же этого не заслуживающего – надо скрестить руки на груди и сказать с иронической улыбкой «Ой, баще видали!».

«Поперёчничать» – возражать, «поперёчный человек» – тот, который всегда против всего, особенно (намекаю) против бабушкиных указов. Догадываетесь, кто это был? Слово «попёречничать» неуловимо, но всё же отличалось от «зубатить». Последнее было дерзостью, поправимой призывом отца или, в крайнем случае, потрясанием ремнём перед глазами. А вот поперёчный человек, по мнению бабушки, был неисправим. Это была врождённая черта личности (опять же понятно, от кого унаследованная), который ничего и никогда не делал без препирательств или высказывания своего – всегда противоположного – мнения.

«Лыва» – лужа. Что тут добавить? Кто в детстве не приходил домой с ног до головы мокрый, вступивший в каждую «лыву» во дворе? Взрослые, когда были детьми, делали точно так же, но по мере взрастания теряли любовь к ходьбе по центру луж, к брызгам, которые взметались, если топнуть ногой по самому глубокому месту… Ну почему вот? Не знает никто.

« У росить» – хныкать, пребывать в плохом настроении или заболевать. «Ирка у росит» маму всегда настораживало. Тут же измерялась температура, рассматривалось горло, проходил допрос с пристрастием – что ела, где «бегала», тепло ли одевалась. И только тогда делался вывод, что «уросила» не от болезни, а из вредности, или чтобы покрыть последствия какой-либо шалости.

«Обрестов а ться» – обноситься, давно не покупать обновок. «Нинка, Миля вон уже вся обрестовалась, давай ей платье моё отдадим!» – советовалась с мамой баба Лёля. Миля была бабушкиной подругой по имени Матильда, она работала переводчицей с языка глухонемых. Я как-то присутствовала при разговоре Мили с подопечной – это был набор быстрых жестов с неясными звуками, похожими на мычание и резкие выдохи из сжатых губ, похожие на звук «п». У Мили была очень маленькая зарплата, поэтому бабушка и следила за тем, чтобы подруга окончательно «не обрестовалась» и не ходила «в ремках».

«Подзоры и кисея» – обязательные атрибуты заправленной постели. Подзоры – вышитые и/или выбитые способом «ришелье» красивые кромки простыни. Кисея – воздушная накидка на две-три подушки, которые ставились друг на друга определённым способом. Нижняя – плоско, «на лицо», вторая – поменьше – тоже, а третья, самая маленькая – она называлась «думочка» или «думка», потому что обычно подкладывалась под голову для кратковременного отдыха и для пребывания в задумчивости в кресле – ставилась вертикально. Вот на всё это строение и накидывалась красивая кружевная накидка – кисея.

Постель после этого была неприкосновенна до самого вечера, когда её надо было разобрать в обратном порядке и лечь спать.

Ох, тяжёлое у меня было детство, да в младые годы с бабушкой в одной комнате…

За сим прощайте. Вернусь.

Ваша Тигра.

На первой фотографии – примерно так выглядела постель после непосильных трудов.

На второй – в этом возрасте ходить по «лывам» – счастье!

Ваша честь, я против! Чего? Да против того, чтобы дети спали на чём ни попадя. Вот скажите мне, куда делись панцирные кровати с высокими ножками, сетками и шишечками? Лично для меня это было целое королевство, или тренажёр, или спортивный снаряд и, конечно, колыбель, а еще укрытие, театр, гнездо. Не шучу. Нет, шучу, когда вопрошаю про «куда делись», конечно. Куда надо, туда и делись. Пережиток вроде. Но лично мне эти кровати вспоминаются с удовольствием.