Павел Шилов - Костёр души

Ты со мной не говорил в открытую,
Хоть и назывался другом мне,
Видно, помнишь встречу ту обидную
И мою оплошность при луне.
Кровь во мне тогда взыграв кипучая,
Я ответных чувств не удержав,
Ей сказал – «Люблю тебя, ты лучшая!»,
Ты дружище мне не помешал.
И ушёл с душою леденящей,
Затаив глубоко боль свою,
Только ветер, над землёю шелестящий,
До меня донёс тоску твою.
И сейчас проходишь на приветствие,
Лишь в ответ киваешь головой,
Ночи той коварной это следствие
И любви не разделённой той.

Галдят встревоженные чайки,
Рвут рыбу прямо из сетей,
А мы идём по скользкой гальке
Под шум прибрежных камышей.
Верёвкой режет больно плечи,
И солнце жжёт и ветер бьёт,
И от разгульной речки речи
В груди тревожно сердце мрёт.
И вот, устало развалившись,
Лежим мы в шёлковой траве,
Кто ест, кто спит, крючком согнувшись,
А кто мечтает в тишине.
Ухой горячей подкрепившись,
Встаём, и снова буруны
Воды встревоженной винтами,
Сверкая, брызжут позади.

Шумит и стонет ветер за окном,
Позёмка бьёт в распахнутые двери,
И воют, надрываясь злобно звери,
Невдалеке деревни за холмом.
Мать топит печь, и семеро ребят
С кроватки, с печки свесили головки,
Глотая слюнки смотрят на окошки,
Они страдают, но молчат.
А по деревне ходит почтальон.
То там, то тут прорезав тишь земную
Раздастся крик, и кто-то упадёт
Без чувств, прокляв судьбу лихую.
И мать стояла у окна.
Вдруг непонятно зашаталась,
В глазах от боли пелена.
В тот день отца у нас не стало.

На исходе воскресного дня,
Под весёлые звуки гитары
Мне хотелось вскочить на коня
И умчаться скорее с бульвара.
И умчаться в леса в глухомань,
Где в тиши я найду утешенье,
Ты попробуй, попробуй достань,
Прояви хоть чуть-чуть свое рвение.
Ты сегодня со мной холодна,
Не пробить твою стенку молчания.
Ни к чему нам сегодня свидание.
Боже мой, на исходе весна.
Звёзды на небе ярко зажглись,
Утихает веселье хмельное.
Я зову, я кричу, возвратись
Моё юное счастье шальное.

В семнадцать лет я прибыл на Урал,
В кармане удостоверение тракториста,
И принял нас молчанием вокзал,
От инея зеркально – серебристый.
Потом машина, тяжело урча,
Неслась куда-то в степи Оренбуржья,
Но юность не давала стрекача,
И от бессонницы синели полукружья.
Но кто дал юности характер огневой?
Тот знал, что можно было положиться
На нас. Сказали мы, тогда: «Не вой!».
Такой расклад нам мог тогда присниться.
Но вот апрель запел и закричал.
Я вывел трактор, чтобы порезвиться.
И понял я тогда, что это мой причал,
Пора бы мне по жизни протрезвиться..

Клочок бумаги серой
Она с раскрытыми глазами
Лежит четвёртый день подряд.
Семь малышей осиротевших
На мать болезненно глядят.
Всего клочок бумаги серой,
Но сколько горя, злобный рок
Принёс, и сердце омертвело
От трёх сочащих кровью строк:
«Ваш муж погиб в бою героем,
И похоронен там-то там…»
И огласилась нашим воем
Изба от боли: «Тра-ра-рам».
И понял я в четыре года,
Что за бумажку принесли.
Ох, горе нам, пришла невзгода,
И боль нам видно не стрясти.

Увядает лист резной у тополя,
Что стоит, нагнувшись под окном,
Бабка шепчет ртом беззубым: «Скоро ли
Бог возьмёт меня в свой отчий дом?».
Девяносто с лишним бабке стукнуло,
На покой пора уж, заждалась.
Три войны и счастье бабки рухнуло,
Муж погиб, сынов не дождалась.
Горе, что огнём сжигает сердце
Не затмило пламенной души,
Но порой горчинка злого перца
Рвётся из надломленной души.

Я лежал на печи
На холщовой дерюжке.
Вдруг тревожно в ночи
Грянул выстрел и пушки.
Застонала земля,
Задрожала деревня.