Наталья Загребина - Граммы для жизни

Ей сочувствовали, ее любили. Весь этот ореол великомученицы раздражал колдунью. Она хотела быть такой же, но не испытывая при этом подобных мучений. Марго завидовала жизни Люси, но не хотела ее повторить. И такое двойственное чувство и неумение признаться в нем заставляло испытывать бессильную ярость и желание мучить и без того несчастную Люсю.

И вот сейчас Марго собиралась нагрянуть на остров раньше обычной даты, чтобы застать Люсю врасплох. Пленница не успеет подготовиться и все ее жалкое барахлишко намочит водой и будет долго сушиться на старой чахлой яблоне. Филадельфию Назаровну она уже предупредила, а Федьке скажет утром, а то еще возьмет и предупредит ее, влюбленный дурак.

И довольная своим коварным, злым планом, Колдунья выбирала одежду для завтрашнего дня. Надо взять высокие сапоги. Дождя не будет, можно сделать красивую прическу.

Утром Люся первая услышала визгливый скрип уключин, вскочила на кровати, машинально укрыла Володю, чтобы холод не разбудил его. И в голове судорожно завертелось: «Маруся не приедет так рано… И старичок тоже… Комиссия!» И уже безжалостно откинула одеяло:

– Володя, вставай, Комиссия прибыла!

Володя тоже испуганно вскочил:

– Как? Уже?

Только потом Люся поняла смысл этого ответа – он с самого начала все знал о ней и ее положении.

А в то утро ей было не до размышлений – скорее одеться, приготовиться, собраться, чтобы предстать перед своими мучителями в лучшем виде. Но как же теперь Володя – останется или нет? Она не успела ему объяснить, и он поймет, какая она ужасная, подлая.

А сейчас – невозможно сказать, невозможно объяснить в этой суете все отчаяние, которое толкнуло Люсю на этот поступок, не глядя в глаза, а бегая по комнате в поисках одежды, ценных вещей. Если уж в спокойной обстановке она не могла начать разговор, то сейчас – тем более. И он все узнает от Феди или – что хуже во сто раз – от ехидной Маргариты.

Володя тоже переживал, что члены комиссии его узнают, и Люсе тогда придется несладко – добавятся длинные одинокие годы на этом острове за укрытие преступника. И никому не интересно, что Люся ничего не знала – ни о бегстве Володи, ни о том, кто он вообще такой.

И все по его вине. И вместо того, чтобы облегчить ей жизнь, он только усложнил ее. И сейчас в этой спешке невозможно сказать ей об этом – лицо Люси испуганное, и весь вид подавленный и несчастный, можно сказать, затравленный, как же ей рассказать…

И они сами не заметили, как в этом чувстве вины и ответственности за судьбу близкого человека родилось то чувство, которое они искали, жаждали, боролись за него, как умели.

Сидя на носу лодки, Маргарита Николаевна торопила Федора, сердито выговаривала ему, чтобы он греб быстрее. Она всегда радовалась, когда ей удавалось застать Люсю врасплох.

А Федя всегда старался грести медленно, но так, чтобы не заметила Маргарита Николаевна. Он ее побаивался. Он вообще боялся таких женщин – грубых, напористых, от таких ему хотелось держаться подальше. А вот Люся нравилась ему – мягкая, доброжелательная, скромная. Но в последнее время – под давлением новых обстоятельств – Люся сильно изменилась. И Федя переживал за нее, хотел ей помочь, но ему не позволяли, даже помощи не принимали. А сегодня с утра у него было очень нехорошее предчувствие. И поэтому он медлил старательнее.

Но как не хитри, все равно не убежишь от неминуемого.

Они причалили к берегу, Федя вышел первый и привязал лодку к камню на берегу, потом помог Филадельфии Назаровне и Маргарите Николаевне сойти на берег.

Маргарита Николаевна чувствовала себя сегодня великолепно – в ослепительно белом брючном костюме, в высоких сапогах, украшенных полудрагоценными камнями, с новой, тщательно уложенной прической.

Осознание того, что с макушки до пяточек она украшена и ухожена, возвышало ее над другими так, что уже не хотелось хамить и грубить, а просто улыбаться, высоко подняв голову, так, чтобы все сами поняли, насколько они ничтожны.

Маргарита Николаевна постояла на берегу под ласковыми лучами солнца еще несколько минут, наблюдая снисходительно, как неуклюже Федя помогает Филадельфии Назаровне выйти из лодки. Когда старушка, не удержав равновесие, протянула ей руку для опоры, Маргарита Николаевна, быстро отвернувшись от нее, бодро зашагала к дому, предвкушая, как глупо будет выглядеть Люся, шлепая босыми ногами по дому, залитому водой. Но не успела она подойти к дому поближе, как с крыши забил фонтан – тонкие и толстые струйки воды весело плясали и играли, сияли на солнце, поднимаясь высоко в воздух, долетали до земли легкой водной пылью.

Федя и Филадельфия Назаровна изумленно глядели на это чудесное зрелище и не могли оторваться – так это было красиво. В водяной пыли появилась радуга, и Федя завороженно подумал: «Радуга – к счастью».

Но Маргарита Николаевна не могла оценить все великолепие этого водного фейерверка – она чуть не лопалась от злости, думая о своей испорченной прическе и наряде.

– Что эта дрянная девчонка себе позволяет? Что она придумала, злодейка!

Со всей дури распахнув дверь, Маргарита Николаевна ворвалась в дом, разумеется, без стука.

В комнате она увидела бледную, взволнованную, но очень похорошевшую Люсю. Весь ее облик говорил о том, что она еще помнит счастливые дни, но уже возвращается к страху, тревожности и сердитости. Спина еще прямая и шея длинно вытянулась вверх – но плечи сутулятся. Руки сложены спокойно и округло на коленях, но тонкие пальчики (как Маргарита Николаевна ненавидела эти тонкие пальчики!) уже нервно щиплют, вытягивают ниточку из подола. И волосы, и кожа – все сияет, но под глазами свежие темные круги. Люся вся светилась изнутри и боялась показать это. Колдунья это сразу увидела, и ей стало нехорошо от зависти. Но еще хуже стало, когда она увидела, что послужило причиной этого преображения.

На кровати сидел Володя – тот самый, в которого она, Марго, была влюблена все годы их совместного обучения. Получается, не зря она с утра прихорашивалась. Маргарита Николаевна довольно улыбнулась, но тут же в осколке зеркала увидела себя – смешную, облитую водой, с осевшей прической – как примятая осенняя трава – и заалела от злости. Как бы ей пригодился сейчас этот наряд и ее прическа, которые она с такой любовью готовила с утра. Как же ей хотелось разразиться яростными угрозами и злыми словами, облить ими эту Люську с ног до головы, также как она облила ее водой из этого дурацкого изобретения. Но нельзя было. При Володе она не могла выглядеть плохо еще и изнутри. Он к этому очень строг, не терпит грубости и насилия, поэтому сейчас и скрывается. Нет, при Володе она не могла обидеть слабую и беззащитную Люську, он бы принял ее сторону, он всегда защищал слабых. И ее, Марго, когда-то защищал, очень давно. В один ужасный момент все студенты в группе отвернулись от нее, а он общался, потому что добрый, и наверняка был к ней неравнодушен. Так ей хотелось думать.