Андрей Кокоулин - Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок. Три повести

– В смысле?

– С обещанием Желудю.

– А, да, все.

– И больше никаких дел?

– Ну, извини, этого я не знаю.

– Юрчик!

Настя пнула свою планиду ногой под столом.

– Блин! В косточку же! – Юрчик наклонился потереть больное место, со свистом втянул воздух. – Ты это, Насть… Что я, маленький? Сам понимаю. Сто пудов, ни в какой блудняк не полезу.

Казалось, все успокоилось, и жизнь вернулась в тихую, размеренную колею. Они съездили к Настиным родителям, и Юрчик очень понравился папе, к тому же вызвался посмотреть на его старенькую, не на ходу, хранящуюся в дачном гараже румынскую «дачию». Мама с Юрчиком тоже общалась охотно, но, улучив момент, когда мужчины вышли покурить на балкон, спросила Настю:

– Дочка, как у тебя с ним, серьезно?

– Кажется, да, – сказала Настя.

– Нет, конечно, давно пора, – обнимая ее, сказала мама, – но какой-то он… легковесный. Ну, шебутной.

Она не нашла других слов, а, может, не хотела обидеть. Все-таки синела у Юрчика на пальце выведенная наколка. Настя потрепала ее по руке.

– Я уже взрослая.

– Да-да. Я знаю. И все-таки…

– Мам, – сказала Настя, – знаешь, я очень боюсь его потерять. Он словно моя половинка, моя судьба.

Мама вздохнула.

– А сам-то он как думает?

– Он меня любит.

– Володя, помнится, тоже клялся, – сказала мама и осеклась. – Прости.

– Владимир Андреевич ко мне уже никаким боком, – отчеканила Настя. – Не вижу, не помню, счастлива.

Балконная дверь, открываясь, брызнула солнечным бликом, и раскрасневшийся папа – живот вперед – вступил в комнату со словами:

– Ну, дорогие мои, через две недели едем на дачу! Это решено, коллектив проголосовал единогласно!

– А как же политбюро? – спросила мама.

– А что политбюро? – папа лихо подкрутил седеющий ус. Глаза у него сделались молодыми, блестящими. – Неужели политбюро против?

– Ты же работаешь!

– Я говорю про выходные. И Юра нам поможет.

Юрчик кивнул.

– Обязательно!

– Вот! Вот! – качнул головой в сторону Настиного избранника папа. – Учись! Человек с правильной гражданской позицией. Или мне что, включать генерального секретаря?

Мама улыбнулась.

– Ну, включай.

Папа покосился на Юрчика.

– Кхм. Не будем травмировать молодое поколение. Еще в сумасшедшие зачислят.

– Это уж не тебе, Коля, решать, – сказала мама. – Сумасшедший ты или нет, это другие люди определят.

– Кто?

– Твое политбюро! – показала на себя мама.

Папа с удовольствием рассмеялся.

– Значит, генеральный секретарь решил: едем!

Уже на улице, из одной руки в другую перехватывая сумку, которую мама с воодушевлением набила домашними вареньями и соленьями, Юрчик сказал Насте:

– У тебя хорошие родители.

– Ага, – согласилась Настя. – Папа очень подобрел. Знаешь, я сейчас подумала: про таких обычно говорят – старорежимные.

– Ну, скорее, советские.

– Это ты намекаешь на секретаря и политбюро?

– Ну, да, намекаю.

Настя шутливо толкнула Юрчика плечом в плечо.

– Смотри у меня.

– Тоже кого-нибудь включишь?

– Увидишь!

Они шли по тротуару. Было тепло и сухо. Солнце припекало. Деревья и кусты стояли в нежном зеленом подшерстке.

– Хорошо, да? – спросил, жмурясь, Юрчик.

Народ гулял, катался на роликах и самокатах, сидел на лавочках.

– Скоро лето, – сказала Настя.

– Может, съездим куда-нибудь в июле-августе?

– Куда?

– На море, конечно.

– Это нам не по средствам, Юр.

Юрчик снова переменил руку и обошел Настю справа, чтобы сумка не вклинивалась между ними.

– Как раз по этому поводу…

– Да?

– Тут есть одно дельце. Приятель просит поучаствовать.

Подхваченная под локоть Настя почувствовала холодок под сердцем.

– В каком смысле?

– Да там, знаешь, наехали на него одни придурки. Ну, из молодых да наглых. Школьники, блин. Золотая молодежь.

– А ты причем?

– Ну, он предлагает пятьдесят штук. Как раз на море хватит. Всего-то, припугнуть, ну, может, фингал поставить.

Настя остановилась. Юрчик остановился тоже.

– Юр.

Юрчик, наклонив голову, посмотрел из-под рыжего вихра.

– Что?

– Ты же пообещал ни во что не ввязываться.

– А я ввязываюсь? Я другу помогаю. Да если бы там что-то было! Леха просто один, а тех пятеро или шестеро. Ну, его же просто запинают в одиночку, не отобьется. А так я…

– Один ты?

– Не-а, я ж тоже не дурак. Что один, что двое. Состав будет где-то равноценный.

– А по-другому это никак не решить?

– Как?

– Ну, позвать полицию, – предположила Настя.

Юрчик фыркнул.

– Знаешь, что сделает полиция? Всех разгонит, а Леху, скорее всего, посадит. И меня с ним заодно, как уже судимого.

– За что?

– А что школьники накатают, за то и посадят. Или сами придумают.

– Тогда тебе тем более надо от этого Лехи держаться подальше, – сказала Настя. – Это же, – она припомнила слово, – блудняк, как ты говоришь.

– Это взаимопомощь, – сказал Юрчик.

– Скажи, что не можешь.

– И кто поможет мне, если что?

– Твоя лапка!

– Она не по деньгам, она по удаче.

– Юр, – сказала Настя, кое-как справившись с комом, внезапно вспухшим в горле, – я не хочу тебя терять.

Юрчик молодцевато выпятил грудь.

– Так вот я! Бери, пока есть. С сумкой твоей мамы я точно далеко не убегу.

Настя то ли фыркнула, то ли всхлипнула.

– Ну да. И мы вполне обойдемся без Лехиных тысяч.

– Я подумаю.

– Юр, я чувствую, что это опасно.

– Ерунда, Насть. И пошли уже, а то у меня вот-вот рука отсохнет. Стоим тут, как два тополя на Плющихе.

– Три.

– Ну, нас-то двое.

Он умел рассмешить.

А вечером Юрчик исчез.

Накинув куртку, вышел в сакраментальное путешествие в магазин за сигаретами и не вернулся. Зато прислал короткую, сухую смс-ку. «Извини, дела. Буду завтра». Кажется, все им было решено заранее.

Ужинала Настя одна, вбирая в себя звенящую пустоту квартиры. Пюре отдавало картоном. Жареная курица горчила. Мерзли, поджимались пальцы на ногах. Страшно. Юрчик! Юрчик! Хоть в окно кричи.

А если…

Сорвавшись, Настя выбежала в прихожую, торопливо ощупала карманы второй Юрчиковой куртки, прошлась ладонью по полке для шапок, заглянула в ящички, в подвешенную на гвозде вязаную сумочку для счетов и газет. Нет кроличьей лапки! С собой взял! Не выложил. Ах, может, оно и к лучшему. А с другой стороны, если понадобилась, значит, есть опасность, школьники, не школьники, а опасность существует.

Мысли обжигали. Спасет ли лапка? Дурной же предмет! Бездушный. Пустой. Отрезанная конечность бедного кролика. Касаться противно. Там, под шерстью, под кожей – тонкие косточки.

Несколько раз Настя набирала Юрчика, но он каждый раз сбрасывал звонок, а в конце концов и вовсе отключил телефон.

Господи, убьют же!

Хотелось куда-то бежать, звонить, спасать, ноги натыкались на углы и предметы, один раз Настя чуть не повалила торшер и остановилась. Нет, все не то, это не поможет. Тогда что? Почему-то не хватало воздуха.