Алла Лупачева - Закон парных случаев

Андрей растерялся и покраснел. Нет, он явно не готов переехать к Машиным родителем, стать «примаком». Хотя весь курс называл их Ромео и Джульетта, кто-то обязательно скажет, что он женился ради прописки в Москве. Недаром же ходит такая гадкая фраза – «вженился» в Москву. Нет, он так не хочет и тверд в своем намерении. К сожалению, они с Машей никогда не обсуждали этот вопрос. Но с ней он готов жить, где угодно и ехать хоть сейчас – на север, на юг, на Дальний Восток, лишь бы вместе. Где угодно, на облаке или в землянке, но только вместе. Он не собирается жить ни на чьем иждивении.

Он так и сказал. У него есть цель – получить образование, хорошую специальность. Стать ученым, инженером, добиться успеха, чтобы полностью обеспечивать свою семью. А пока они будут жить врозь – он в общежитии, Маша – у себя дома.

Анна Савельевна пришла в полное замешательство. Что за детский сад? Тогда зачем им понадобился ЗАГС? Цирк какой-то. Или решили «застолбить» отношения? Твердость Андрея ей нравилась, но судьба дочери не должна зависеть от его упрямства. Если уж согласен ехать хоть на край света, то почему не к ним? Все-таки вместе, как они хотели, и не так уж далеко от института.

То, что Андрей не москвич, она уже знала – уезжая домой, он писал Маше длинные письма. Волновал ли ее тогда этот вопрос? До этого, пожалуй, не очень. У Маши в то время были и другие «вздыхатели». Но сейчас она оказалась в тупике. А что, если он, действительно, откажется переехать к ним?

Объективно говоря, не многим выпускникам так уж хотелось уезжать из Москвы в какую-нибудь «дыру», чтобы начать медленно засыхать в заводской лаборатории с рутинными анализами и нулевой перспективой роста. Направление на работу становилось приказом, «вектором судьбы», не зависящим ни от талантов, ни от успехов и энергии молодого специалиста, но обязательно – от мнения деканата, комитета комсомола и «связей». Отказ от «направления» приравнивался чуть ли ни к измене Родине и грозил лишением диплома, строевой службой в армии и «волчьим билетом». После этого найти приличную работу было невозможно.

Но такая мысль не могла прийти Маше в голову, потому что она вообще об этом не задумывалась. А если бы ее об этом и спросили, она бы с гневом отвергла такое подозрение. Она чувствовала, знала, но не стала бы доказывать, что о женитьбе ради московской прописки речи быть не могло, о расчете – и подавно. Такой вопрос она сочла бы оскорблением. Сомневаться в абсолютном бескорыстии и честности Андрея?

Что касается Андрея, то все его существо было поглощено только Машей. Мысли его сосредоточены на ней, душа пела в ее присутствии, ноги несли к ее дому. Будь тот дом на краю города или на краю бездны. А где они будут жить, какая разница? Они все равно будут принадлежать друг другу.

Наверное, это все-таки было какое-то «весеннее помешательство».

Анна Савельевна тоже понимала состояние «детей», она не собиралась их отговаривать (все равно было уже поздно), но ее не оставляло какое-то сомнение, а может быть, невысказанный упрек и обида на дочь – если между ними действительно ничего не было, к чему же была такая спешка? Такая робкая, послушная и добрая девочка и вдруг…

Поскольку первый вопрос, интересовавший Анну Савельевну, хоть и выговоренный вслух, все же остался «за скобками» нерешенным, ей показалось особенно важным попытаться вытащить из Андрея хоть толику информации о его семье.

Андрей нервничал, ожидая подобного вопроса. Он понимал, что правдивый рассказ о его семье может повергнуть в ужас кого угодно. Уж слишком неприглядной выглядела бы вся история, чтобы позволить девушке из хорошей семьи переступить порог его дома. Тем более совсем неподходящей, чтобы рассказывать о ней именно сейчас. Всю свою сознательную жизнь он мечтал выбраться из этого плена, из серости и мрака их существования на краю финансовой и моральной «Ойкумены». Как же он мог решиться открыть этот кошмар именно сейчас? А что, если правда испугает Машиных родителей и поставит крест на их отношениях? Потерять Машу?! Это было самое страшное. И он молчал, боясь этого разговора. Каждый новый вопрос был для него как ступенька на эшафот, на котором вот-вот убьют его надежду, любовь, отнимут Машу. И закончится вся его жизнь.

Маша чувствовала состояние Андрея и невольно старалась оградить его от «ненужных» маминых вопросов, чтобы не причинять лишних страданий. Ей было хорошо, что он рядом. Конечно, Маше он кое-что рассказывал, но все не так страшно. Мало ли бедных людей на свете. Ей вовсе не хотелось обижать его подозрением, что ее могут остановить какие-то «не такие» его родители. А настырно выяснять, где же его отец, жив ли или нет, чем больна мать, кто зарабатывает на жизнь, казалось ей даже неприличным. Будто от этого между ними что-то может измениться. Она тоже не обязана рассказывать кому-то про папину работу, про мамины частные уроки, про дедушку с бабушкой. Ну и что, что у нее такие замечательные родители, а у него не очень. Ведь они с Андреем – совершенно независимые ото всех, «отдельные» люди!

Почувствовав общее смущение, Анна Савельевна решила дальнейшие расспросы отложить «на потом». Ну, что ж, если у Маши получится сделать жизнь не хуже, чем у них с мужем, это уже хорошо. Ведь они с Лёней, тоже были два нищих студента, но сумели же как-то сделать свою жизнь! Кстати, первое новое и самое любимое пальто у нее появилось году в тридцать пятом. В старом ходить было совсем уж неприлично – до этого Лёне приходилось поддерживать ее под локоток, чтобы своей ладонью прикрывать заплатку на рукаве. И денег на цветы у него никогда не было. Самое большее – на один флокс! А как она была счастлива!

Если бы не Интурист с его талонами в Торгсин, так и носила бы она старое почти до самой войны. Жаль, что новое поносить мало пришлось – в эвакуации выменяла его на банку топленого масла и стакан меда. Машка так болела… А теперь война кончилась, они все живы. У них крепкая, неплохо обеспеченная семья. У Лёни любимая и неплохо оплачиваемая работа, во дворе старенький кургузый «Москвич». У нее – тоже есть работа. А теперь Маша учится в хорошем институте, и стипендия есть. Хотя бы на завтраки и дорогу. Посторонние люди считают, что они живут почти богато. Что еще надо для жизни? Только здоровье. Это ее кредо. А если еще дадут когда-нибудь отдельную квартиру… Вот пусть и у детей жизнь будет не хуже. Пусть сами всего добиваются.

Единственное, что всерьез омрачало любые надежды Анны Савельевны, это сознание, что к резким поворотам в жизни ее дочь совершенно не готова. Не сможет она жить в общежитии ни одна, ни вдвоем с любимым Андреем. Да и любит ли она его? А что, если просто «сама себе придумала», и надеется, что ее Ромео останется таким на всю жизнь? Сейчас Маша не то, что жизнь, но элементарный быт организовать не сумеет. Даже с двумя стипендиями. А одними песнями сыт не будешь. Сбежит через месяц, если не раньше. Сломает семью, а что потом? Мама виновата? Не подготовила?