Вероника Торгашина - Портрет неидеального мужчины

К слову, сам же папа использовал гостевую комнату не по назначению. Он оборудовал там что-то сродни рабочего кабинета, где в своем уже разваливающемся письменном столе хранил множество бумаг. До того, как связать свою жизнь с предпринимательством, папа двадцать лет с небольшим проработал адвокатом, привык вести обширную документацию и постоянно мониторить законы, и даже завязав с частной практикой, не смог расстаться с солидным наследием своей службы.

К ужину папа не приехал, но Даша этому не удивилась. Она рассчитывала, что отец вернется из долгосрочного отъезда в Ровно в воскресенье. Но вечером мама расстроила Дашу – отец задерживался.

– Уже больше месяца, – пробормотала Даша, когда мама отодвинула ее от раковины с Говерлой из грязной посуды.

Мать взяла мочалку, воспользовавшись замешательством Даши, и раскрутила кран.

– Даш, ты же в курсе, как у него там. Это бизнес, деньги. Плюс какие-то проблемы еще там у них нарисовались. То ли с налоговой, то ли еще с чем. Я в этом так же понимаю, как и ты.

– Ну да, – уныло вздохнула Даша, берясь за полотенце.

Мама выглядела неестественно замкнутой. Обычно во время длительных папиных командировок она шутила, приговаривая что-то вроде «пусть посидит, как он мне надоел». Но, видимо, в этот раз все действительно затянулось, и насколько, непонятно.

И вот еще и до кучи эта бессонница. Бессонница возникала у Даши периодически, в виде исключения и по разным объективным причинам, начиная с назойливого комара и заканчивая историческим проходом Албании в финал Евровидения. Евровидение осталось в далеком мае, зато ночью Даша все-таки посмотрела финал женского US Open (традиции надо уважать), невзирая на то, что голова ее была забита чем угодно, но только не Сереной Уильямс и ее новым платьем от дизайнера «луи виттон». Сама Серена вела себя на корте отвратительно, умудрилась поскандалить с судьей, которого из-за ее хабалистых претензий даже увели с привычной для финала церемонии награждения, да еще и испортила праздник своей юной оппонентке Наоми Осаке, поднятой на свист либерально настроенной американской публикой. Но все эти страсти, в любой иной день вызвавшие бы у Даши естественный припадок ярости и побудившие бы ее на полутораметровый «лонгрид» в комментариях на «трибуне. ком», сегодня не смогли коснуться даже самых толстых струн Дашиной болельщицкой души.

Привычные попытки попасть в «царство Морфея» обходными путями не сработали. Даша влила в себя два стакана воды, сбилась со счета, нарезая круги по спальне, два раза сбегала в туалет, походя вознося оды разумному решению папы, который захотел построить лишнюю ванную на втором этаже. Больше всего Даша опасалась спуститься вниз и нос к носу столкнуться с Ником.

Совсем отчаявшись и включив ноутбук, Даша решила развлечь себя листанием ленты соцсетей, но привычно погрузиться в «инстаграмную» пучину и забыть о проблемах не получилось. Злополучная тетрадь в кожаном переплете с тиснением и болтовня с Милкой в парке засели в мозгу, как пластинка с песнями Олега Винника. Перед глазами стоял тот самый, идеальный, мужчина, облик которого Даша так щепетильно и ярко нарисовала в своем воображении впервые за многие годы полного штиля в личной жизни. И вот он в этой жизни появился – за считанные часы после составления этого «портрета». Поводом к тому, чтобы съехать с катушек, было достаточно, и Даша чувствовала, что уже едет.

На глазах выступили непонятные слезы, то ли от отчаяния, то ли от злобы на Милку, зачем-то появившуюся в ее жизни с идиотской анкетой, изобретенной этим Фрейдом и Ницше в юбке, – и посеявшую там хаос. Вплоть до сего момента Дашу целиком и полностью устраивал ее холостяцкий статус и дефицит букетно-конфетной валюты в ее крошечном суверенном государстве. Если бы не Милкина придурь с охотой на принцев, она уж наверняка не стала бы влюбляться в будущего мужа своей сестры, будь он трижды яхонтовым, думала Даша. Или…все равно бы влюбилась?…

Ощущая, как эта злоба начинает переполнять ее до краев, Даша захлопнула ноутбук, одним скачком перемахнула через полкомнаты и рванула один из ящиков журнального столика, где еще сегодня днем спрятала тетрадь. Первая мысль, посетившая ее, была не нова – предать тотемную вещь ритуальному сожжению, но воплощение этой мысли в реальность было чревато последствиями. Даша метнулась к гардеробу и распахнула одну из нижних дверец; там хранились старые туфли и некогда любимая сумка «сезан» с оторвавшейся ручкой. Вывалив все старье на пол, Даша уже вознамерилась похоронить блокнот в девственных джунглях своего шкафа, как тут ее рука наткнулась на что-то скользкое и прохладное. Она потянула за этот скользкий краешек, и с полки вместе с какой-то пылью и грязью выпал альбом для рисования в твердой глянцевой обложке. Под альбомом валялась коробка с чернографитовыми карандашами.

Даша опустилась на корточки и перебрала карандаши, вывалившиеся на паркет. Когда-то очень давно она не представляла своей жизни и себя саму без рисования. Даша любила рисовать все, что видела и что казалось ей необычным, интересным, – это могла быть кошка, закат солнца, проходящий мимо абсолютно незнакомый человек. На первом курсе, начав встречаться с Андреем, Даша приняла решение расстаться со своим хобби, невзирая на то, что рисовала еще с начальной школы. Она рассудила, что у нее ничего толком не получается и что знаменитым, да что там – на худой конец, добротным художником ей не стать никогда. Она убрала все работы, которыми папа годами увешивал дом, на чердак; альбом и карандаши, которые обычно всегда были у нее под рукой, Даша хотела выбросить, но почему-то не решилась и спрятала их в шкаф, а потом забыла.

Предварительно стряхнув с обложки клок паутины, Даша распахнула альбом и почему-то осторожно коснулась пальцами пожелтевшей английской бумаги. Бумага немножко зернистой на ощупь. Широкий луч густого света, проливаемый энергосберегающей лампочкой из ночника на ковер, позолотил ее, отчего эта желтизна стала казаться признаком не дряхлости, а таинственности и благородства. Рука Даши инстинктивно схватила один из карандашей – все они были заточены, как иглы; Даша затачивала их канцелярским карандашом, чтобы они дольше сохраняли остроту лезвия. Она и сама не заметила, как из-под шипа стержня на мистически сияющей бумаге появились глаза. Его глаза. Добрые, выразительные, чуть узковатые. Воплощение ума, честности, искренности, интеллигентности… Черный графит не способен был воссоздать их синеву, но штришки морщинок в уголках век и даже точечную тень от ресниц Даша изобразила с легкостью, как будто все это время не выпускала карандаши из рук. Затем появились брови – широкие и сосредоточенно опущенные, что напоминали каменные утесы, отточенные временем и жестокими ветрами, под которыми скрывались родники с целебной водой.