Натали Якобсон - Ангел рассвета – 1. Люцифер – сын зари

И сейчас никто не мог вмешаться. В библиотеке попросту никого не было. Николь отлично осознавала это, слышала своим сверхъестественным чутким слухом. Вокруг не было ни души. Никто не возился рядом, не ходил, не перебирал бумаги, не дышал. Только паук копошился в маленькой конусообразной паутинке где-то далеко, в противоположном углу, но ни одного человека поблизости не присутствовало. Даже если она сейчас умрет, этого никто не заметит.

Пальцы Николь безвольно скользнули по оцарапанной стенке шкафа. Тело больше ей не подчинялось, сознание абсолютно потемнело. Она начала падать, и тут кто-то подхватил ее. Какой-то неомраченный краешек сознания еще мог распознать мягкую текстуру кожи, знакомую силу рук, нежность прижавшейся к ее лбу гладкой щеки и почти неуловимое дыхание. Казалось, что этот человек не дышит вообще, притом, что его черты были скульптурно правильными, он ведь и сам мог не нуждаться в воздухе, как статуя. Это лицо часто склонялось над Николь, когда она приходила в себя, и было пронизано каким-то неземным спокойствием. Объятия тоже легко было распознать, даже не смотря. Больше никто ее так не обнимал. Нельзя было сказать, чего в этих прикосновениях больше: любви, необычного эротизма оттого, что ты как бы сближаешься со статуей, или опеки телохранителя.

Какой красивый контакт: живое тело как бы касается живой статуи. Оно и может слиться с ней, но не должно. Это ведь противоестественно.

Но здесь, в Новом Орлеане, противоестественная любовь всегда поощрялась. Перед закрытыми веками Николь промелькнули картинки старого города: грохот экипажей в ушах, звенят удила, красивые люди одного пола обнимают друг друга, женщины в старинных нарядах с корсетами, брюнетка и блондинка, их изящные руки сплетаются, тонкие и помеченные сыпью, как когда-то у нее. Молодые люди увлекают друг друга в темный проулок, чтобы в свете фонаря никому не был виден их поцелуй. Даже такая любовь не настолько противоестественна, как то, что грезится ей – живое тело, сплетенное в объятиях с подвижной скульптурой или с невообразимым крылатым существом. Но это ведь и есть настоящая любовь, когда одаренный неземной красотой человек находит свое пристанище в объятиях двукрылого нечеловеческого создания. Реальное и выдуманное в облике этих слившихся фигур застывает в воображении, как на фреске. Веки Николь дрогнули, и она открыла глаза. Больше не было боли. Льющийся в окна яркий дневной свет не причинял неудобства. Она как будто вовсе и не закрывала глаз. И все-таки лицо Неда ей удалось разглядеть не сразу. Оно склонялось над ней, красивое, чистое, как мраморный лист, и дышащее каким-то неземным спокойствием. Ну и что, что в первые моменты его черты расплывались перед ней, все равно оно никогда не было слишком четким, наверное, это из-за слишком белой кожи, на ней проступали будто нарисованные блеклой природной краской брови и полукружия ресниц, бледно-голубые глаза и бесцветные губы. Казалось, что оно постепенно стирается на разрушающемся полотне великого художника. Нед был, как существо из другого мира, которое должно вернуться назад, но его исчезновение это медленный процесс. Николь схватилась за его ладонь, чтобы задержать хоть на немного, но ответное пожатие оказалось вполне материальным, осторожным, но сильным. Настолько осязаемым бывает только тело человека, который не должен и не может исчезнуть.

– Уже лучше?

Она кивнула, как ей показалось, с трудом, голова едва поднималась от подушки. На этот раз, правда, обошлось без его зелья. Где та чаша с эликсиром или обычный стакан? Что в нем, колдовское зелье или примесь опия, чтобы смягчить приступ? Вряд ли кто-то, тем более он, стал бы пичкать ее наркотиками. Все же стоило спросить, почему на этот раз боль прошла без лекарства, но вместо этого Николь проговорила то, что было сейчас бессмысленным.

– Почему мой отец тебя не любит? – она поднялась и села на софе, не отрывая взгляд от друга.

– Лучше спроси, почему я его не люблю? – Нед пошутил абсолютно беззлобно, хотя давно стоило бы разозлиться. Сейчас с его длинными светлыми волосами, рассыпавшимися по плечам, и нежным бесцветным лицом, он мог бы сойти за ангела, взирающего на грехи мира со снисхождением. Но почему он не может быть ангелом? Николь давно уже боялась признаться себе в том, что ее не тянет к людям, только к существам, плоть которых подобна мрамору, и на спине которых трепыхаются крылья. Существа из ее снов! Почему Нед не может стать таким? Тогда она осталась бы с ним навсегда… Если бы только это всегда не прервалось криками других крылатых, озлобленных существ, которые позвали бы ее к себе, и, несмотря на всю свою мерзость, они показались бы ей более прекрасными. Стоило им появиться в ее сознании, и оставались только они. Влечение было почти непреодолимым.

– Почему ты его не любишь? – что дернуло ее ответить на риторический вопрос, это было нелепо, но Нед вдруг потупился, замолчал на секунду. Он даже нахмурился, лихорадочно что-то обдумывая, или ей только показалось?

– Он не хочет принять того, что ты не принадлежишь ему одному, и между нами есть соперничество.

– Что за соперничество? – ей почудилось, что в это слово он вкладывает какой-то особенный смысл. – Давнее соперничество?

– Слишком давнее, – многозначительно пробормотал он.

О чем его еще спросить? Обычно он рассказывал ей так много, а теперь молчал. Большинство своих знаний она получила от него. Нед все знал. Не было такой области искусства или науки, о которой он не мог рассказать. Николь даже не удивляло то, что она давно уже выросла, а ее учитель так и остался юным. А ведь, когда она была ребенком, он уже был взрослым. И сейчас, спустя столько лет, он выглядел, как ее ровесник. Кажется, они не были ровесниками… Кажется… Николь уже ни в чем не была уверена. Воспоминания были слишком расплывчатыми, лишь картинки недавних видений оставались четкими. При таких-то взрывах безумия не удивительно, что она могла что-то напутать или забыть. Конечно же, Нед не мог быть намного старше ее. Он ведь так молод. Ни одной морщинки на лице, а вот у ее одноклассников уже появились мимические складки под веками, на лбу и в уголках губ, а у Неда их вообще не было, ни единой складочки на коже. Он и впрямь, как статуя, или же он кажется таким из-за того, что ведет себя, как взрослый. Он юноша, а пытается казаться древним философом, и это придает его лицу странную неподвижность.

Николь хотелось коснуться его лица, проверить, холодна ли его кожа на ощупь, какая у нее текстура: живой ткани или мраморной материи. Может быть, и второе. Нужно только проверить, но она не смогла, он был слишком лучезарен и слишком заботился о ней. Даже если она однажды коснется его и ощутит под пальцами мрамор, то не испугается. Зачем бояться того, кто не хочет тебе зла, а, наоборот, защищает, хотя в любой момент рискует нарваться на очередную вспышку ярости ее отца. Из всех ее друзей отец недолюбливал и относился с подозрением к одному Неду. А вот у самой Николь вызывали неприязнь все остальные. Они ведь просто друзья, с которыми принято развлекаться, не ощущая напряженного трепета души. Только рядом с Недом можно было почувствовать, что его душа трепещет, как птица в клетке, когда он смотрит на нее. И дело вовсе не в любви. Есть в этом мире более сильные чувства. Более опасные. Чувства, которые нельзя ни охарактеризовать, ни понять.