Светлана Вяткина - Возвращение

Каждый год в гимназии устраивался осенний бал. К нему тщательно готовились, часами репетируя концертную программу, которой открывалось торжество. Старшеклассники задолго до праздника пребывали в приподнятом настроении и уже ни о чем другом не могли думать. Когда наступил долгожданный день, учителя и гимназисты явились в парадных отутюженных мундирах с сияющими серебряными пуговицами. Гимназистки были в форменных платьях и белых батистовых фартучках, а девичьи косы на затылке украшали белые муаровые банты.

Начала съезжаться фрачная публика. Дамы щеголяли немыслимыми туалетами, стараясь затмить друг друга. Ольга Александровна Назарова в лиловом вечернем платье и бриллиантах шла, опираясь на руку супруга, одетого в безупречный фрак и с неизменным моноклем.

Гимназисты толпились в актовом зале в ожидании высшего начальства. На хорах духовой оркестр драгунского полка настраивал трубы. Наконец прибыли барон фон Вурменталь с супругой, епископ Серафим, вице-губернатор, предводитель дворянства, полицмейстер, городской голова и прочая знать – кто с супругами, кто без оных.

Бал начался гимном «Боже, Царя храни» в исполнении хора гимназистов. Учителя и гости подпевали. Потом был концерт, после которого все облегченно вздохнули. Особенно оживилась молодежь в предвкушении танцев.

Оркестр заиграл мазурку, и кавалеры, как лихие жеребчики, заметались по залу. Особенно выделялись драгуны. Эффектно звеня шпорами, они ловко падали на одно колено и кружили своих дам, которые грациозно скользили вокруг своих кавалеров. За мазуркой последовали падеспань, венгерка, краковяк, падекатр, лезгинка, полька-бабочка…

Стало душно. Дамы остужали веерами свои разгоряченные лица в ожидании следующего танца. Но вот раздались звуки вальса Штрауса, и пары закружились по паркету.

В перерыве Юрия окликнул отец:

– Идем, я тебя представлю одной барышне, только веди себя прилично, не осрами меня.

Николай Николаевич подвел сына к известному в губернии врачу Донцову, еще не старому бородачу в сюртуке. Рядом с ним стояла гимназистка восьмого класса. Юрий мгновенно утонул в ее синих глазах.

– А вот и мой Юрий, – представил Николай Николаевич сына. – Прошу любить и жаловать.

– Приятно познакомиться! Моя дочь Натали, – ответил Донцов.

– Разрешите пригласить вас на котильон, – шаркнул ногой Юрий. (Ах, как уместны сейчас были бы шпоры!)

Распорядителем танцев был прошлогодний выпускник, а ныне студент первого курса университета Владимир Левицкий, выделявшийся среди гимназистов лишь белым бантом на груди и аксельбантами. Вместе с учащимися восьмого класса он обходил зал, держа на вытянутых руках специальные плоские подушки с приколотыми на них котильонными украшениями, которые моментально были разобраны. Дамы принялись украшать кавалеров, а кавалеры – дам. Наташа приколола к мундиру своего партнера миниатюрного медвежонка, а он преподнес ей розу, которую она стала прикреплять к своему платью.

Воспользовавшись паузой, Левицкий потянул Юрия за рукав, показывая взглядом, что хочет ему что-то сказать. Затем, приблизив к нему лицо, торопливо зашептал:

– Назаров, предупреждаю, Натали Донцова – моя давняя любовь, мы с ней знакомы чуть не с пеленок. Моя мать дружила с ее покойной матушкой. Будучи распорядителем, я не могу танцевать, но прошу тебя как брата…

– Извини, Левицкий, – громко сказал Юрий, – я не интересуюсь охотой.

Натянув лайковые перчатки, он предложил девушке руку, и они чинно вышли на середину залы.

Левицкий вернулся к своим обязанностям и стал выстраивать пары для котильона. Но необходимый для распорядителя бала кураж пропал. С ужасным произношением и ошибками он выкрикивал по-французски: «М'сье, аваже! Медам, рекюле! Баланже водаль! Ремерсье во дам!..» Он жалел, что согласился стать распорядителем – хотел покрасоваться перед девушкой, и вот что из этого вышло.

Никому не было дела до перемены в настроении Левицкого. Все послушно выполняли танцевальные фигуры. Гимназисты старались не ударить в грязь лицом, изображая опытных кавалеров. После котильона, по желанию гостей, снова последовала мазурка. Не зная всех фигур танца, Юрий нарочно выделывал странные па. Натали вежливо улыбалась его импровизациям. Сама она танцевала превосходно. После мазурки пары закружились под звуки вальса «На сопках Маньчжурии».

Поддерживая за талию легкую, как пух, партнершу, Юрий понял, что влюбился. «Наконец-то! – думал он, с упоением кружа девочку с белым бантом над каштановой косой. – Вот и меня посетила принцесса Греза». Из-за громкой музыки разговаривать было невозможно. Пришлось Юрию гипнотизировать красавицу томным взглядом и улыбкой утомленного жизнью интеллектуала. Образ был давно отрепетирован перед зеркалом.

У Натали это был первый в жизни бал, и она радовалась всему, не замечая ни плохого французского распорядителя, ни любовных томлений своего кавалера. Скромный актовый зал мужской гимназии казался ей дворцом, а провинциальная публика – изысканным обществом.

– Как мила Наташа Донцова, – сказала Ольга Александровна мужу, с нежностью глядя на танцующего сына. – Общество девушки полезно для Юры, он так огрубел в последнее время.

– Для этого я их и познакомил, – улыбнулся Николай Николаевич. – По лицу нашего дурачка я вижу, что он уже влюбился по уши.

Действительно, Юрий был очарован. «Сколько чистоты в ее взгляде! – думал он. – И какие синие глаза… Надо возвыситься самому, чтобы заслужить любовь такой девушки…»

А для Наташи он был только смазливым гимназистом, с которым приятно кружиться в танце.

– Где я могу вас видеть? – спросил Юрий в вестибюле, помогая ей одеться.

– Разве что случайно, – пожала она плечами.

– Почему же случайно, – раздался из-за спины голос доктора, – приходите к нам, молодой человек, вы же знаете, где мы живем.

Уходя с отцом, девушка «нечаянно» уронила перчатку. Юрий быстро поднял ее и спрятал. Вечером, укладываясь в постель, он положил перчатку на подушку возле своего лица. От касания перчатки его бросило в жар. Сон не шел, он был пленен женской красотой. Натали Донцова казалась ему «совокупностью совершенств» [6] «Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства» (Кол. 3, 14). : чистоты, целомудрия, красоты, хороших манер и прочих добродетелей, о которых им твердил на уроках Закона Божия школьный законоучитель протоиерей Марк. В гимназии мальчишки исподтишка гримасничали, слушая его проповеди, но сегодня в мыслях о Наташе Юрий мог использовать только возвышенную лексику – иные слова для выражения его чувств не годились. Упиваясь сладостью своих переживаний, он стал шептать стихи о любви. Первым пришло на ум «Я помню чудное мгновенье», но разве можно покорить женщину чужим талантом! Он вспомнил глаза танцующей Натали, и сами собой стали складываться строфы. Юрий отбросил одеяло, зажег лампу, взял карандаш и стал записывать.