Светлана Вяткина - Возвращение

– Николай Николаич возмущен тем, что вы проводите антиправительственную агитацию у нас в имении, и требует, чтобы вы прекратили это.

– Сдрейфил барин. Вот пусть задумается теперь.

Ольга Александровна рассердилась:

– Как вы нехорошо ответили. За что вы так ненавидите нас? Марков опомнился.

– К вам лично у меня нет претензий, Ольга Санна. Еще раз повторяю: продавайте имение, бегите в город. Надвигается страшная гроза, попадет всем без исключения. Вам тоже несдобровать.

Она была оскорблена столь откровенными угрозами. Марков это понял, и ему стало стыдно за то, что он пугает женщину.

– Оль Санна, – сказал он как можно мягче, – я очень ценю вас, верю вам… и вообще… Вы – первая барыня, которую я уважаю. Я прочел по вашим глазам, что вы добры и справедливы, но вы – жена Николай Николаича, помещица, значит, мы стоим по разные стороны баррикад. Лично вам я желаю только добра, поэтому заклинаю: продавайте скорее свое имение! А Николай Николаичу скажите, что впредь у него не будет повода обижаться на меня.

Резко встав, он быстрыми шагами пошел вглубь сада.

На краю крутого обрыва над рекой стояла ветхая беседка – немой свидетель жизни нескольких поколений. Отсюда открывался прекрасный вид на Оку, а за рекой – широкая даль: поля, луга, синеющий на горизонте лес.

Ольга Александровна пришла сюда с книжкой, чтобы отдохнуть от гостей. Она читала последний роман модного английского писателя Уильяма Локка «Милый бродяга» и так увлеклась, что забыла обо всем на свете. Скрип шагов по тесовым мосткам вернул ее к действительности. От неожиданности она ахнула и чуть не выронила книгу. Перед ней стоял Анатолий Александрович Шумский – ее бывший жених и первая любовь.

Внешне он почти не изменился – такой же стройный, импозантный, породистый, разве что представительней стал. Как и Назаров, Шумский любил английский стиль, носил тонкие усики и эспаньолку. Теперь он известный московский адвокат, член Государственной Думы.

– Здравствуй, дорогая! – Шумский поцеловал обе протянутые к нему руки.

– Надеюсь, ты у нас погостишь? – спросила она, зардевшись.

– Всего на два дня вырвался, извини. А-а, и здесь все тот же Локк? – улыбнулся он, кивнув на книжку, но тут же забыл о ней. – Не застав никого в доме, я пошел разыскивать тебя и добрел до беседки. Что нового, Оленька?

– Ничего, – она пожала плечами. – Все то же…

– До каких пор мы будем страдать?

– Что же можно сделать?

– Стань свободной, милая!

– Слишком жестоко. Безо всякой подготовки и в особенности теперь, когда мы на грани разорения. Николай беспомощен, как ребенок, ты же знаешь. Мне кажется, что из этого тупика нет выхода.

– А вот я нашел. Для того и приехал.

– Что ты придумал?

– Вы продадите имение…

– Кто ж его купит в такое время?

– Я найду покупателя. Среди моей клиентуры попадаются разные чудаки. Потом вы переедете в Москву, купите дом. Я помогу.

– А что будет с Николаем? Ведь он умеет только играть на рояле.

– Я помогу ему стать адвокатом, он же юрист.

Ольга Александровна с некоторым удивленьем отметила, что Шумский говорит то же, что и Марков.

– Думаешь, из него может выйти адвокат?

– Не боги горшки обжигают. Я же стал.

– Ты! У тебя энергия, опыт, а Николай давно забыл все университетские науки, он привык к праздности.

– Другого выхода нет. Сама жизнь заставит его измениться. Когда мы все это уладим, твоя жизнь в доме Назарова закончится.

– Он никогда не согласится на развод. Для этого нужен серьезный повод, но как муж он безупречен.

– Я найду причину. Не бойся, твоя честь не будет задета.

– Он не отдаст мне детей, а без них я не смогу жить.

– Дети сами решат, где им лучше. Они любят тебя и, конечно, не захотят с тобой расстаться. Николай сможет видеться с ними, когда захочет. Что касается меня, то я давно люблю их.

– Спасибо, Анатоль…

– Ты жалеешь его, а меня тебе не жаль? Я жду тебя всю жизнь. Ты еще любишь меня, Ольга?

– Ты сомневаешься?

– Об одном только прошу тебя, дорогая, верь мне и делай, как я скажу.

– Обещаю слушаться во всем, – она подала ему руку. – Солнце садится, пора домой. Меня заждались к ужину.

Николай Николаевич радушно встретил старого друга, и ужин прошел весело. По случаю приезда Шумского выпили вина. Несмотря на поздний час, гость попросил сварить ему кофе.

– Мне нужно тебе кое-что сказать, Николай, – сказал он.

– В таком случае прошу ко мне в кабинет. Кофе нам подадут туда.

В кабинете Шумский удобно устроился в кресле, закурил сигару.

– Николай, я знаю про твои финансовые затруднения и как друг хочу дать совет.

– Спасибо, Анатоль, ты прав, тут такое дело…

– Учет векселей?

– Как раз сроки подходят. Мне неприятно говорить об этом, но, кажется, я вконец запутался.

– Я помогу тебе. Завтра мы вместе поедем в город и все уладим.

– Ты мой единственный настоящий друг! – Николай Николаевич был растроган, а Шумский, опустив веки, поднял руки, как бы говоря: какие счеты между своими!

Шумский выполнил все, что обещал, и уехал в Москву.

Закончился летний сезон, без гостей и дачников усадьба опустела. Марков тоже отправился в Казань заканчивать курс в университете. У Юрия и Марики начался новый учебный год.

Имение находилось в пяти верстах от города, и детей возили в гимназию на лошадях, а зимой в возке, поставленном на полозья. Если было слишком холодно и слякотно, они ночевали у Надежды Андреевны Немеровской – матери Ольги Александровны. Она жила в небольшом особнячке с садом на одной из тихих улиц Нижнего Новгорода.

Переэкзаменовку Юрий с грехом пополам выдержал, но родители от него много и не требовали, они были довольны, что он перешел-таки в седьмой класс. Марика ходила в четвертый и, в отличие от брата, училась хорошо.

Юрий не стремился быть среди первых. Его вполне устраивали тройки. Вместе с тем он имел развитую память и много читал. Особенно легко давались ему языки. Но в целом учеба его не занимала.

Каждый день в гимназическом саду, на горке, дрались класс на класс. В пылу сражений бойцы щедро наделяли друг друга синяками, шишками и разбитыми носами. Но это не считалось геройством. Подлинным шиком были «выходы на пленэр». Озорники писали мелом на заборе соседней женской гимназии сомнительные стишки, а рядом рисовали соответствующие картинки. Например: «Меняю курицу и киску на фунт конфет и гимназистку»; «Софочку ругала Дама, чтоб держала спину прямо, мол, не то я накажу “мадемуазель Сижу”»; «Самым строгим классным дамам гимназистки льют касторку, чтоб спастися от догляда, от доноса и от порки». Потом из укрытия автор сотоварищи наблюдал за реакцией девчонок и классных дам. Возмущение последних было самой большой наградой «героям». В этих забавах Назарову не было равных, стишки он придумывал сходу.