Серик Асылбекулы - На чужом пиру

«До чего же ты жалкий» – зло подумала Жаныл. Но сколько бы ни злилась она на него, в глубине души с горечью понимала, что не сможет возненавидеть этого немного стеснительного доброго стройного парня с нежным лицом, как у семнадцатилетнего юноши, хотя испольнилось ему уже двадцать пять. «Он совсем как ребенок, – подумала Жаныл и добавила: – мой бывший любимый». Но тотчас возразила сама себе: «Нет, он никогда не был моим. Он с самого начала принадлежал смуглой дочери Абди. А я обманывала себя. Да-да, обманывала! „Счастье выпадает человеку только раз“, – так ведь, кажется, пишут в книгах?…».

В этот миг Бахыт, уронивший было голову, вдруг вскинул ее:

– Жаныл!..

– Что…

– Давай выпьем с табой за покойного Ермурата. Хрошим он был парнем.

У Жаныл внутри все оборвалось. На миг зазвенело в ушах, тело стало ватным.

– Жаныл, ты слышишь?..

– Слышу… – выговорила она глухо, словно со дна пропасти.

Чокнулись, выпили.

– Ну а теперь я выйду, перекурю. – Бахыт поднялся со своего места.

– Как хочешь… – молвила она, голос прозвучал хрипло.

После ухода Бахыта Жаныл продолжала сидеть отрешенно, словно оглушенная рыба. Немного времени спустя гости, устав есть и пить, затянули песню. Поначалу голоса их – у кого низкие, у кого высокие – звучали нестроино, вразнобой, но вскоре слились в удивительно красивый единый хор, и по комнате поплыла песня.

– «О жизнь, жизнь… у нее свои законы…».

Зачарованно вслушиваясь в слова этой песни, Жаныл незаметно для себя перешла к думам об оставшейся за плечами своей короткой жизни.

…Когда-то все они – Курмаш, Бахыт, тот же Ерлан —учились вместе в школе. Жаныл, рано лишившаяся родителей, росла в многодетной семье своей старшей сестры – болезненной женщины с постоянно грустными глазами. Муж сестры работал строителем в совхозе. Всякий раз в день получки он возвращался домой мертвецки пьяным. Но даже в такие дни домочадцев своих не донимал. Жаныл нисколько не осуждала этого доброго, безалаберного человека, которого мало волновало собственное домашнее хозяйство и который толком даже не знал, кто из его детей в каком классе учится. Однако он сумел заменить ей отца. В меха и шелка не наряжал, но и не обидел ни разу.

Высокая, стройная Жаныл выросла интересной девушкой, но в учебе, чего уж скрывать особо не преуспела. А потому, окончив десятилетку со средними отметками, она, в то время, как многие ее одноклассники разъехались поступать в институты, – она осталась в ауле, решив не обременять лишними расходами своего отнюдь не богатого жезде, единственным достоянием которого были больная жена да малые ребятишки. К тому же, Жаныл относилась к числу тех людей, кто будто изначально рожден для того, чтобы прирасти пуповиной к родной земле и никогда не отрываться от нее. Даже в мяслях не могла вообразить она себя вне своего маленького, неприметного аула, примостившегося не зеленой равнине, одной из многих вдоль побережья великой Сырдарьи.

А через два года Жаныл вышла замуж за Ермурата. Она и сама тольком не ведала, чем пленил ее сердце этот светлолицый юноша с литыми мускалами, с вечно выбивающейся из-под шапки копной непокорных волос, беспечный балагур по своей натуре.

Пожалуй, о них нельзя было сказать, что они сгорали от любви друг к другу, однако жизнью своей Жаныл была вполне довольна. Да и прожили-то вместе всего-навсего полтора года…

В своих раздумьях Жаныл частенько приходила к мысли, что человеческому разуму не под силу постичь законы жизни, ее таинственные механизмы. Иначе чем было объяснить, что, проучившись с Курмашем бок о десять лет, она не заметила, что он влюблен в нее? Когда он признался ей в этом, поначалу не верила ни единому его слову. Но в конце концов Курмаш, заставил ее поверить в искренность его чувства. Однако запоздало расцветшей любви молодой вдовы не хватило духу, чтобы подобно весеннему половодью смести со своего пути все преграды, мешавшие ее недолгому, но яркому счастью.

И Курмаша ей не в чем было винить. Он готов был увезти ее в город, туда, где, по его словам, никто ничего не знал бы о них. Не согласилась. Как ни терзалась, не могла избавиться от ощущения, что крадет чужое счастье. Как ни дороги ей были ночи, прведенные с Курмашем, их мечтания и долгие, зедушевные беседы, Жаныл так и не смогла решиться во второй раз шагнуть навстречу своему счастью…

– «О жизнь, жизнь, у нее свои законы…».

Песен-то как много, оказывается. Так и льются одна за другой. Одни из них веселые, задорные, другие – печальные, как протяжная мелодия одинокого сыбызгы в голой степи. Они-то, эти печальные, и нравились. И еще ей почему-то больше нравилось слушать, как поют другие, чем петь самой.

Бахыт, вышедший покурить, до сих пор не вернулся. Свадьба была в самом разгаре. Тамада, решив возобновить тосты, прервал пение. Девушки запротестовали было: «Устали сидеть, пора перерыв объявить!» но захмелевший тамада не соглашался ни в какую: – «Без моего позволения никто отсюда и шагу не ступит». И вдруг, выждав паузу, торжественно огласил:

– Слово для поздравления предоставляется нашей ослепительно прекрасной, как вершины Алатау, женеше Жаныл!

Раздались редкие хлопки. Жаныл, готовясь произнести тост, не спеша поднялась с места. Вокруг стоял гул голосов: кто-то с кем-то переговаривался, откуда-то доносились звонкие переливы девичьего смеха, кто-то то и дело требовал от молодых: «Горько!».

Жаныл ждала, пока шум стихнет. Однако, прежде чем разгоряченная молодежь угомонилась, тамаде пришлось несколько раз прокричать: «Друзья! Послушаем же Жаныл. А ну, Жаке, выдай нам речь!».

Жаныл повернулась к молодым, прокашлялась, и тут ее взгляд наткнулся на взгляд невесты. Смуглая красавица под белоснежной фатой буквально пожирала ее глазами, ехидная усмешка блуждала на ее губах. Поистине, то была надменная усмешка победителя, с презрением взирающего на поверженного врага.

Жаныл задохнулась, как если б на нее опрокинули ушат ледяной воды. На сердце заскребли кошки. Слова, заготовленные заранее, вмиг вылетили из головы.

– Я…я пью… – сбивчиво выдавила она и, с усилием совладав с собой, скомканно завершила: – за здоровье молодых.

Рюмка на тонкой ножке заходила ходуном в ее руке. К счастью, никто, похоже, не обратил внимания на ее замешательство. Да и тамада, спасибо ему, тотчас подхватил:

– Вот оно, искреннее пожелание, от всего сердца!

Жаныл, едва пригубив из рюмки, рухнула на место. Только счастливица невеста, заполучившая свое, знала, почему Жаныл растерялась, почему, как подрубленная, бессильно опустилась на стул.

«Ах, змея, выходит, обо всем знает!.. – Жаныл чувствовала себя оскорбленной. – А взгляд какой пронзительной у проклятой! Прямо как иглу вонзила в меня. Ишь, как осадила. Понять дала: дескать, тебе-то что нужно, несчастная! Отплатила за все разом. По-подлому отплатила. Занать бы мне паперед, разве отдала ей Курмаша. Я-то пожалела ее, устипила: мол, да ладно уж, не буду мешать чужому счастью, я-то побывала замужем… А она ничегошеньки не поняла».