Серик Асылбекулы - На чужом пиру

– Тебе! – гневно отрезал он. – Что из себя выходишь? Обеднела? Так мы тебе заплатим за охапку сена… Скотину бы пожалела.

На мгновение Бихташа потеряла дар речи, так возмутили ее слова соседа, но в следующий миг она выпустила сразу несколько обойм ругательств. Алданыш тоже не смог сдержаться и отвечал женщине короткими злыми очередями.

Слова – не камни, но, честно говоря, Алданышу стало немного не по себе, когда он подумал, что эта молодуха все передаст мужу в преувеличенном виде – на то она и женщина. А Шардарбек – мужик хитрый: не то что мыслей по лицу не поймешь, собака внутри сдохнет – не учуешь.

Так случилось: на другой день управляющий не подал Алданышу ни намека, что знает о случившемся. Разве что приветсвие принял чуть холодней, чем от других. Но ведь могло и показаться. Чуяло сердце беду, но Алданыш надеялся, если тот и обиделся слегка, то это пройдет, не станет же мужчина судить по словам глупой женщины. Другого, может, и не стал бы, – подсказывало сердце, а вот ему не стоило спорить с женой управляющего.

С малых лет Алданыш остался сиротой. Вырос у двобродного брата. Грамотешки у него маловато – всего три класса, поэтому и на курсы трактористов не попал как все нормальные люди – работал прицепщиком, угождая каждому механизатору, сам овладел профессией и когда впервые сел за руль «Беларуси», будто в небо взлетел, будто душа его отца Баракбая помогла с того света стать человеком. А теперь что? Даже воскресни его отец – не сможеть помочь получить корочки тракториста, а без них ты человек, пока нет замены… Как чувствовал: не прошло и месяца – пришлось расстаться со своим трактором.

Был понедельник. Не спеша почаевав утром, Алданыш отправился в гараж. Не успел обойти вокруг трактора – увидел механика, сына покойного Еркебая. Тот шевельнул указательным пальцем, подзывая к себе тракториста. Ну, что ж? Алданыш вырос сиротой, привык подчиняться начальству, поэтому покорно подошел, первым протянул руку молодому механику.

– Как поживаешь, дорогой?

Но механик, словно подражая Шардарбеку, нехотя шевельнул губами в ответ. И вдруг приказал:

– А ну, дыхните на меня.

Алданышу и в голову не пришло, какой подвох стоит за этим. Набрал воздуха полную грудь да и дыхнул со всей силы.

– Выпивали… Видно! – сказал механик, посуровев лицом.

– Айналайн! Вчера у соседки сын вернулся из армии. Как же не выпить малость, я же его с пеленок знаю, как сын, – залепетал, оправдываясь, Алданыш.

– На сегодня свободны! – не дрогнув, заявил механик.

– Как это свободен? – удивился Алданыш. До него, как всегда, смысл сказанного доходил с опазданием.

– А так! Мы не можем доверять технику пьяному…

– Ойбай-ау! Так ведь это ж ночью было!

– Ночью – не ночью… Ничего не знаю, – отмахнулся сын косого Еркебая.

Потрясенный услышанным, еще не веря своим ушам, Алданыш заглянул ему в лицо: ведь он двадцать лет гонял трактор и никогда его не заставляли вот так «дыхнуть». В армии Алданыш не был – с детства прихрамывал, дальше райцентра не выезжал, слышал, что в городах так проверяют летчиков и шоферов, но чтоб в ауле трактористу утром «дыщать» на механика – такого никогда не было.

– Дорогой, ты что же это, серьезно говоришь? – снова спросил Алданыш, начиная сердиться.

– Конечно… Какие шутки в рабочее время?!

Дальше терпеть унижения не было сил:

– Итит твоего косоглазого отца, – вскипел Алданыш, – поблагодарили, что эта старая развалина все еще на ходу…

– Аксакал, не хорошо оскорблять человека, – мрачно сказал механик.

– Это ты-то человек? Итит твоего косого отца, породил на свет сопляка!

Невольная вспышка усугубила дело; за то, что пришел на работу в нетрезвом состоянии и оскорбил должностное лицо, пришлось расстаться с самым дорогим, что было в его жизни после семьи и родственников – с трактором. Конечно же, он понимал, что мальчишка-механик в этом деле пешка: все затеял Шардарбек, ох и коварен, злодей. Где это видано, чтобы, живя по соседству, люди ни разу не повздорили. Но чтобы за это мстить да придираться – это уже слишком.

Говорят, только шайтан живет без надежд. Недели две Алданыш все ждал – позовут. Думал, захотели припугнуть, выместили зло и забудут. А ауле ведь все свои, вроде редственников: позлятся-позлятся, да и отойдут – куда друг от друга денешься?!

Но нет! В один из таких дней вынужденного безделья прибежал из школы сын-второклассник и будто оглушил:

– Отец на твоем тракторе Макибай ездит!

Алданыш так и застыл на месте, дара речи лишился. Правду говорят, в первый миг одинаково обмираешь, что от радости, что от горя и страха.

– Молчи, накаркаешь еще! – вытаращил он глаза на сына, не смея верить услышанному. Дернулся гладкий безволосый подбородок, засопела картофелина носа.

– Правду говорю, не веришь – сходи к роднику… Он воду в радиатор заливает, – вытаращил мальчонка точь-в-точь такие же как у отца глаза. «Вылитый я, – с горечью плдумал Алданыш. – И такой же упрямый, как вся несчастная порода Баракбая. А чем это упрямство кончается – посмотри на отца: теперь на него все пальцем указывают».

– Совсем, что ли, отдали? – спросил он младшего, уже не от судьбы, а от него с надеждой ожидая последного слова.

– Ну что пристал к ребенку: совсем – не совсем, неожиданно вспылила жена Уркия, теребившая шерсть возле печки, – сходи сам да узнай – не отвалятся ноги.

Раньше бы он поствил ее на место: за печкой немытая посуда, а она на мужа голос повышет, но за эти две недели все перевернулось с ног на голову: Алданыш и сам не заметил, как оделся и шагнул к двери, ни словом не попрекнув жену. В сенях взгляд его упал на камчу, висевшую под потолком на одном из гвоздей. По-сиротски неприкаянно болталась она как дохлая змея и опять же напоминала о безалаберности хозяйна.

Лет семь назад Уркия ездила проведать родителей и привезла от них подарок – невзрачного тонконогого жеребенка. Этот жеребенок вырос с статного скакуна, на котором не стыдно было появиться и на любых скачках и на кокпаре. Но и та радость как пришла и так ушла: как-то на вечеринке подвыпивший Алданыш подарил своего коня Турежану – бухгалтеру с центральной усадьбы «в знак дружбы». Турежан года два суетливо радовался каждой встрече с трактористом, заезжал в гости, но, убедившись, что скакун теперь действительно принадлежит ему, как в воду канул.

Кажется, и без того жизнь настучала по лбу Алданыша – больше некуда, а увидел камчу – стало еще горше – вспомнились былые раздумья о собственной глупости. Без умысла, просто чтобы не маячила перед глазами, сорвал он увесистую плеть и сунул за голенище вышорканных сбитых сапог.

С горькой решимостью ноги вынесли его к роднику. И точно, Макибай – демобилизованный сын хромой соседки, из-за которого и начались-то все несчастья, как ни в чем бывало садился в кабину голубой «Беларуси». «О, создатель! – пробормотал Алданыш. – И даже он…»