Андрей Казаков - Аренда-2

Но, когда его посещал Поликарп Прокопьевич, он впадал в ипохондрию, вспоминая о своем подвижничестве и монашеском образе жизни.

– Пропаду я тут у тебя, – говорил старец. – С тех пор как твои молодцы из кельи меня на свет божий вынули, во грехе и маюсь. До чего дожил, чревоугодием страдать начал, а это значит, что плоть постепенно поедает мою душу, аки зверь кролика. А невоздержанность в пище – первая ступень лестницы в преисподнюю.

– Не казни себя так, отец Ксенофонт. Скоро верну я тебя в твою келью, и будешь поститься, сколько твоей душе угодно, – успокаивал его президент.

– Не сгинуть бы.

– Не пропадешь. Никому еще котлеты телячьи не повредили.

– Не скажи, Поликарп Прокопьевич. Чревоугодие многим людям кажется невинной слабостью, но это не так. Тело наше – коварный спутник души на тернистом пути к Царствию небесному. Плоть наша всегда готова продать душу Диаволу за медные гроши, как Иуда за тридцать серебряников продал на смерть Спасителя, а обжорство, телесное пресыщение и винопитие напрямую связано с блудной страстью. Как говорят святые отцы: «Воздержание порождает целомудрие, чревоугодие же есть матерь блудной похотливости».

– Я бы тоже уединился где-нибудь, – неожиданно признался Ватутин. – Так уже устал от всего. Но разве мне дадут?!

– А почему не можешь, Поликарп Прокопьевич? – спросил монах. – Не на кого все хозяйство оставить?

– А ты вспомни себя до того, как монахом стал. Ты богат был, и людей много на тебя работало, и зависели их жизни от тебя. А теперь представь то же самое, только в масштабах страны! – развел руки президент.

– Но я-то на руку нечист был, мошенничал, воровал, – не согласился старец.

– А ты думаешь, что государством можно в белых перчатках управлять? Здесь решимость нужна, твердая рука и политическая воля. Чего греха таить, многим людям я дорогу перешел, пока выстроил все это, и они теперь спят и видят, как бы мне отомстить.

– Так у тебя столько людей вокруг верных, армия, полиция, с пушками и дубинками, как же недруги тебе отомстить смогут?

– Да, людей вокруг много, а положиться, довериться по-настоящему некому, – разочарованно проговорил Ватутин. – Вот и приходится работать днем и ночью, тянуть этот воз, который и ехать-то иногда не хочет. Все самому контролировать, а силы-то мои не беспредельны. Сколько раз убеждался, что стоит мне только расслабиться, так из всех щелей крысы лезут и ухватить стараются.

– Я же богатый человек, – немного помолчав, продолжил Поликарп Прокопьевич, – но для сохранения равновесия в стране показывать этого мне нельзя. Все мои друзья, как ты говоришь, верные мне люди, которым я помог разбогатеть, одарил которых по-царски, живут себе припеваючи и ни в чем себе не отказывают. А я не могу своим богатством воспользоваться. Просто посидеть в ресторане, прогуляться по городу или искупаться в море. Вот и выходит, что я на других всю свою жизнь работал, а самому-то и пожить некогда.

– Тогда придется тебе нести свой крест. И Бог тебе в помощь. Но ты сам виноват, сам себе такого ежа в штаны подложил. Как говорил преподобный Силуан Афонский: «Душа, не испытавшая сладости Духа Святого, радуется от тщеславия мирской славе, или богатству, или власти».

– Да я уже и не радуюсь.

– Так откажись от всего, покайся.

– Хм, покайся, – усмехнулся Ватутин. – Неделю с утра до вечера исповедоваться придется, не меньше.

– Нет такого греха, которого нам Господь не отпустит.

– Если я откажусь от всего и уйду, меня же тогда во всем и обвинят, – махнул рукой Поликарп Прокопьевич. – Друзья же первыми и сдадут. Причем самые близкие будут в первых рядах.

– Неужто все?

– Смотри, что мне советники мои вчера принесли, – игнорируя вопрос монаха, сказал Поликарп Прокопьевич и извлек из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги. – Пишет тут один умник. Послушай.

Откашлявшись, он не спеша начал декламировать:

Дочитав, Ватутин спрятал стихотворение обратно и посмотрел на старца.

– Что скажешь?

– Матерь любого преступления и предательства – наслаждение, как говорил старец Иосиф Ватопедский, – назидательно проговорил отец Ксенофонт. – Поэтому если друзьям твоим выбирать придется, то…

– То они меня со всеми потрохами, – махнул рукой Поликарп Прокопьевич.

– Ты травку-то мою пьешь? – после непродолжительной паузы спросил старец, чтобы хоть как-то отвлечь своего собеседника от тягостных мыслей.

– Как ты и говорил, дважды в день.

– Результат есть?

– Твоими молитвами, отец Ксенофонт.

– Так что же ты молчишь? Можно, значит, снова попробовать.

– Да, я, кстати, и пришел тебе об этом сказать. Завтра к вечеру приду, а сейчас спать, – поднимаясь со своего места, сказал Ватутин. – Перелет тяжелый был.

– Спаси тебя Господь, – проговорил старец, крестя спину уходящего президента. – С Божьей помощью, может быть, завтра и разрешим твои тяготы.

Архип

Вернувшись из леса, Архип просидел дома около месяца, выходя на улицу только для того, чтобы пополнить запасы продуктов и алкоголя. После получения конверта от своего друга ему больше не нужно было заботиться о завтрашнем дне. Денег, находившихся на карте, хватило бы на вторую жизнь, если бы он вдруг нашел способ ее прожить.

За время жизни в лесу и добровольного заточения в квартире Архип так отвык от общения с людьми, что перед каждой вылазкой в магазин тщательно маскировался. Темные очки, куртка с капюшоном и защитного цвета бейсболка с тремя белыми буквами FRU были обязательными составляющими его гардероба, когда поздними вечерами он выходил на улицу, не понимая, что таким своим видом он только привлекает внимание окружающих. Несмотря на это, ему за все время своего добровольного заточения все же удалось избежать нежелательных встреч со знакомыми и соседями, во дворе, на улице и лестничной площадке.

Отсиживаясь, Архип периодически напивался и, предаваясь воспоминаниями о недавнем прошлом, несколько раз воспользовался услугами реальной куклы. Сны о беременности Элизабет (так он прозвал свою боевую подругу) больше его не беспокоили, но он помнил о Винченцо и поэтому предпочитал, чтобы резиновая девушка удовлетворяла отшельника орально, избавляя от напряжения, связанного с отсутствием в его жизни женского пола.