Ирина Кошман - День, когда цвел делоникс

Я бы точно мог вам сказать, что именно делает меня человеком. Плоть и кости, а еще самосознание. В психологии я не силен. Но мне кажется, конечно, чушь всё это про душу. Я имею в виду то, что раньше считалось, будто у человека есть душа. У него одного. Нет. Думаю, человек и есть душа. И у нее есть оболочка. Поэтому, сдается мне, у души есть человек. Но все это лирика, которая не стоит и выеденного яйца. По крайней мере, сегодня. В настоящий момент. Потому что у человека есть Дубликат. Ему не нужно больше стараться быть честным, справедливым и искренним. Не нужно теперь, выходя из дома, натягивать на себя маску прекрасного. Теперь человек может быть самим собой. За спиной своего двойника. Ему теперь вообще говорить не обязательно. Можно даже не здороваться.

Они думают, что подлинный я умер. Вот вам история моей подлинной жизни.

Я помню свою сестренку. Светловолосую и кудрявую. Она была младше меня на два года. И она была едва ли ни единственным моим другом. Видите ли, дети в этом мире не слишком тесно контактируют. Отсутствие близких отношений помогает им не иметь лишних желаний. Но у меня был друг. И разделить нас не могли. Хоть на наших родителей смотрели искоса: иметь два ребенка с такой маленькой разницей в возрасте не в почете. Такие дети слишком сильно привыкают друг к другу, начинают осознавать себя как личности, перестают скрывать свою индивидуальность.

Ло стремительно вырвалась из утробы матери, словно бы говоря: «Эй! Хватит меня здесь держать! Я хочу на свет!» И хоть это доставило маме много неприятных ощущений, момент был торжественным и долгожданным. Она была чистенькая и белая, словно фарфоровая кукла. Так рассказывала мать. И почти никогда не кричала. Взгляд ее был наполнен какой-то необъяснимой мудростью. Обо мне так не говорили.

И всё же мне повезло: у меня была сестра. Ее звали Лариса, но я просто сокращал ее имя до Ло. Она была моей Ло. Я защищал ее, охранял. Она была моим маленьким ангелом.

Помню, как стремительно наступал июнь. Мы просыпались очень рано и, пробираясь тихонько мимо родительской спальни, открывали дверь навстречу новому солнцу. Настоящему солнцу. Бывало, на рассвете вдалеке за дорогой можно было увидеть растворявшуюся в свете нового дня дымку. Мы, оглянувшись по сторонам, перебегали через дорогу и пробирались сквозь заросли росшего здесь же небольшого подлеска. А за ним был крохотный луг. Родители запрещали нам бродить здесь в одиночестве, но пока что все страхи ожидали нас еще в будущем. Здесь, в маленьком детском мирке, мы чувствовали себя в безопасности.

Нам нравилось наблюдать, как мир меняется день за днем, как движутся тени, как изменяются насекомые и растения. Обычно я был очень аккуратен, следил за собой и своими вещами. А вот Ло была маленьким сорванцом. Она могла шмякнуться в грязь и не ощущать никаких угрызений совести. Просто она не видела ничего плохого. Не видела зла. Она могла до крови разодрать коленки, но никогда не плакала, будто понимала, что никто не виноват в этом. А потом, конечно же, если мы не успевали вовремя вернуться, нам здорово влетало. Мы тогда еще не понимали истинного устройства человеческой жизни. Наверное, я его так и не постиг до сих пор. В отличие, причем, от Ло. Она всегда впитывала этот мир, как губка.

Мы не ходили в школу. Школа приходила к нам. Этот мир устроен справедливо для всех. Никто не обделен вниманием. Когда мне было три года к нам в дом пришел человек в очах с толстыми стеклами. Это всё, что я о нем помню. Я спрятался за шкафом в гостиной, когда мама неловко рассмеялась. Она стыдилась меня. Всегда стыдилась. И человек в очках с толстыми стеклами сказал, что я буду врачом. Человек работал в Комитете распределения должностей. Он записал что-то в своей блокноте и откланялся. С этого момента школа приходила ко мне. Учителя сменялись, мелькали, только и успевай запоминать их имена. Хорошо, что мне не досталась профессия учителя. Но профессия не так уж и важна в моем мире, не так ли?

Мне кажется, впервые по-настоящему я осознал разницу между Дубликатом и живым человеческим существом, когда понял, что действительно мне нравилось делать. Наверное, именно в такой момент каждый человек осознает свое «я».

Помню мы с Ло отправились в очередное наше «путешествие». Мы стали свидетелями того, как всего за несколько дней наше поле преобразилось: оно утопало в маленьких синих цветах. Таким же был цвет глаз у Ло и нашей мамы. Сестра тут же принялась срывать цветы, составляя из них неумелый, но от этого не менее красивый букет.

– Осторожно, Ло! Не поранься! – забеспокоился я и начал ходить за сестрой по пятам, не позволяя ей быть излишне самостоятельной.

– Отстань! – отрезала она игриво.

Я наклонился над цветком и стал рассматривать его со всех сторон. Я вдруг ощутил, что испытываю жажду. Но не физическую. Скорее, эмоциональную. И чем больше я смотрел на растение, тем больше заглушал это чувство. Я и раньше видел цветы на картинках, но в жизни они были совсем другими. В отличие от Ло, мне было страшно касаться цветов: казалось, я могу нарушить какой-то баланс мироустройства. Впрочем, это сейчас я так размышляю. Не думаю, что в тот момент я действительно думал о чем-то подобном.

Когда Ло принесла букет домой и с довольной улыбкой протянула его маме, та недовольно покосилась, но ничего не сказала и взяла букет. Ло захихикала и убежала. Кажется, она забыла о цветах в ту же секунду. Но не я. В тот же вечер я обнаружил их в мусорном ящике. Еще не подозревая ничего плохого, я осторожно вытянул один цветок и мигом спрятался в своей комнате. Мое сердце бешено колотилось, как будто я совершил что-то недостойное, посягнул на что-то святое. Теперь я понимаю, что в тот момент ощутил, что предаю кого-то: чувство такое же фальшивое, как и любая подделка.

Цветок увядал, а я не мог не упиваться его красотой. И тогда я впервые нарисовал. Это запрещалось. Всё, что не было связано с творчеством и наложенной на тебя должностью, было под запретом. Если бы я распотрошил лягушку, это было неплохо для меня. Совсем не плохо. Но всё остальное оставалось для Дубликата. Ты будешь дворником, а твой Дубликат будет всемирно известным художником. А ты всего лишь тень. Мир обернулся чудесным местом, где людям больше не нужно было бороться за место под солнцем. Это место занимает твоя копия. Тот, кем бы ты мог быть. Но никогда не будешь.