Исаак Ландауэр - ЛЯДЬ

Которое вскоре превращалось в открытое, светлое чувство. Иметь образчик сексуальности в постели, который тем приятнее делить с другом, подсовывая, будто Катчинский и Боймер за гусем, товарищу самые аппетитные части. И в ней же находить собеседника, эдакого простецкого дворового кореша из навсегда, казалось, ушедшего прошлого, без претензий и модных словечек в изгаженном лексиконе. Говорить открыто, думать весело. Доставлять любимой исключительное наслаждение, озадачиваясь только лишь собственным. Великая гармония целого, опошленная веками застарелой как сифилис пропаганды, по капле возвращалась к ним.

Лёгкая притягательная влюблённость оставалась и после, будоража застоявшуюся кровь приятными воспоминаниями да милыми фантазиями о грядущих встречах. Они всегда платили ей по факту – сколько считали нужным. И всегда щедро, конечно, не из гнусного желания отблагодарить, но проявляя заслуженное почтение к таланту и красоте.

Как безнадёжно отличалось это от рассказов коллег о проклятиях семейной жизни, изуверстве ориентированных на постоянство молодых людей, болезненной мстительности приличных мальчиков из приличных семей. В большинстве европейских стран две трети мужчин живут с родителями до тридцати пяти лет. Здесь, хотя и обзаведшись отдельной жилплощадью, они оставались в материнском ошейнике подчас до конца дней – смотря кому повезёт больше.

– Кто же была та первая дура, решившая, что инфантильность – не приговор? – она обращалась, традиционно, к Натали, хотя говорила будто сама с собой.

– Да ни разу не дура, нормальная баба, – тем не менее реагировала подруга, – всё хорошо понимала, но хоть кто-то же нужен. Тем более и сами же давно не ах, с гнильцой – ещё какой. Одна моя знакомая из города, в путягу вместе ходили, очень своего любила. Прямо так, знаешь, искренне. Ну да у парня не всегда деньги водились, случалось, что она в кабаке расплачивалась или в магазине что покупала. Шесть лет спустя они расстались, но напоследок кинула его на потребительский кредит, взятый вроде как на ремонт ейной халупы, порешённой стать их совместным, значит, гнёздышком. В доказательство правоты и основательности, как по ящику говорят, претензий, выкатила ему список – с датой, суммой и назначением платежа. Все годы вела, ни рубля не пропустила. Но вздыхает по нему до сих пор, очень сильное, говорит, чувство, такое случается одно и на всю, стало быть, жестянку.

– Я бы её на месте же и удавила, предварительно заставив реестр свой сожрать.

– Положим, ты бы и того, а тот развернулся, вздохнул и побрёл готовить бумаги на банкротство. Плох он – да. Жалко его – тоже да. Я об том много в башке чесала, когда замуж думала. Тут, как вроде физик в школе учил, закон сохранения энергии, только наоборот. Ежели ты ведёшь себя как сволочь, то все вокруг обязательно тоже начнут. А дальше по восходящей кривой, прямой, спирали или ещё какой доморощенной загогулине: раз, и все вокруг в дерьме. Ты вроде и сам лично опомнился, засовестился там или светлячка словить захотел – а в ответ одно говно. Не только, значит, в отношениях, но во всём и со всеми теперь так. Одна вот только ты, шлюхи истекающей отродье, у меня и осталась, – ласково закончила Натаха.

– Отродье означает сын или дочь, – улыбнулась в ответ Малая. – В крайнем случае, помёт. А в остальном ты права – среда заедает. Бывает, встретишь старого знакомого, пару месяцев всего прошло, а как запаршивел. Лебезит, голос елейный, уже не он тебя хочет, а ты его, будь любезна, попользуй. Чуть не на голову сходи. Засасывает, ничего не поделаешь. Что значит светлячка… как ты выразилась?

– Словить. Знаешь, бывает эдакое у мужиков, да и у нас тоже. Когда охота почесаться обо что-нибудь такое возвышенное, как бы сказать…

– Лёгкая приязнь, юная девушка из хорошей семьи, перл достоинств на истаскавшиеся плечи…

– Вздымающееся вместе с краном чувство. А перл – это как пер, только в прошедшем времени?

– Нет, с чего ты взяла?

– Английский решила учить. Вот, дошла до неправильных глаголов.

– Родная моя, ты чего! – испугалась за неё – или, скорее, за себя – верная сожительница. – Принца из-за бугра подцепить хочешь, меня одну бросить? Ты мне как сестра уже, и теперь, да пойми ты…

– Не менжуй, Клава, больше трёх дырок всё одно не отыщется, – она любила хлёсткие, грязновато-правдивые поговорки их круга, часто цитируя по поводу и без. – Надо чем-то заниматься, вот и решила. Тут без вариантов – какой-никакой, а практический толк будет. Язык, он, как говорится, и у пенсионера язык. Опять же интурист пошёл стабильный, надо приспосабливаться; это у них там наверху макроэкономика, а мы губами шлёпаем за наш родной деревянный.

– И как успехи?

– Pretty fine. В смысле и красиво, и хорошо. У них же не озвучивают знаки препинания. И как мне, значит, дословно тогда мысль передать? Ну, не телись, сколько ты по кодазюрам ноги раздвигала, ужель не выучила хотя бы на примитивном уровне.

– Там же французский… – стыдливая неуверенность казалась слишком очевидной.

– Да хоть германский, курва. Или ты без хахаля своего даже пожрать не заказывала?

– Сама дура. Пятнадцать лет, кровь с молоком, грудь третьего размера и все поверхности, как у нас говорят, рабочие. Кто бы меня на шаг отпустил от себя, из номера-то еле выбиралась.

– Ясно. Очередная история грехопадения на нашем канале. Невинный агнец, соблазнённый в далёкий забугор, истёрт в клочья без права на апелляцию.

– Где ты только этого набираешься, мне всё больше кажется, что сама придумываешь.

– Ты не уходи давай от темы, чай – не чай, а глотать придётся. Посему, моя дорогая высокообразованная стерва, вот тебе сестрин наказ. Завести среди постоянников носителя языка, английского, естественно. Другой нынче без надобности.

– Как же китайский?

– А ты в ноздрю ему давать собралась, любовничку? Развела полемику-академику, лично проверять буду. Профилонишь – найду себе Ганса и укачу к нему в неметчину бюргеры жрать, – как всегда в споре с Натали, попытка утвердить примат образованности посредством демонстрации геополитической осведомлённости с треском провалилась, вдребезги разбившись о твердыню крестьянской мудрости. – Приступай.

– То есть?

– То и есть, что сейчас же приступай. Потапычу на этот счёт доложим, что подсняли. Не пошамкаешь оливье разок, обойдёшься. Сегодня, да будет вам известно, День Святого Патрика. Следовательно, вся ихняя братия в хлам накидается и понесётся искать приключений. А на зачищенном Мишаней показе, окромя вашей милости, и взять-то будет некого. Глядишь, ещё пару раз съездить успеешь, хотя тебе оно, конечно, без надобности.

Что, собственно, такое есть это пугающе достижимое, мифическое, но притом караулящее за всяким углом дно? Степень материального благосостояния, точнее – отсутствие такового. А если климат тёплый и не имеешь пропитания и жилья – значит, спать в шалаше на дереве, где звёзды можно трогать руками, питаясь ухой в артели столь же нищих рыбаков? Или падение моральное, но относительно чего мораль – твердыня. В разное время и под разным предлогом обществом, церковью и государством разрешалось насиловать, грабить и убивать. Не запрещается и сейчас, только первое следует делать, состоя в рядах охранной корпорации, – какое уж там предприятие, если речь идёт об оккупации десятков миллионов. Второе узаконено повсеместно системой swift и печатным станком резервной валюты. Третье и вовсе нынче сугубо утилитарно, вчерашний студент на базе в Оклахоме управляет беспилотником, воспринимая происходящее не иначе как допотопный компьютерный модулятор с паршивой графикой – в операции по удалению фурункула переживаний куда больше. Единственный критерий здесь – мотивация. Если одинокое прозябание желанно, то, следовательно, имеет место сознательный выбор. В противном случае, задавленный обстоятельствами, безвольный покинуть опостылевший берег вчерашний европеец… Пожалуй, и на дне.