Исаак Ландауэр - ЛЯДЬ

– Вот, сама же улавливаешь, – оживлялась радеющая об успешном стабильном бизнесе. – Что нам стоит, тем более с твоей-то постоянной клиентурой и связями. Да и мои ничего тоже, один полковник чего стоит – вот, кстати, и прикрытие. Я этих, идейные которые и вояки, довольно на своём веку повидала. С ними никакие другие погоны связываться не будут, себе дороже. На всю же голову патриоты отмороженные, а за регулярное вспоможение ихней ветеранской организации да корпоративчик под настроение… И, главное, делать им ничего не надо, потому как они же только стрелять – раз освоил и другому уже никогда не научишься.

– Понравился, гляжу, тебе Вова…

– Вот опять ты слезть с разговора пытаешься, – и впрямь немного обиделась Натали. – Не хочешь сейчас – без проблем, время терпит, но за дуру меня только не держи.

– Хорошо-хорошо, – спешила исправить недоразумение Малая. – Никаких больше лирических отступлений, обещаю и торжественно клянусь. Только есть у меня пока и другой, как ты говоришь, интерес.

Интерес действительно был. Комфортное существование под сенью погонных звёзд, мягкая удобная мебель, уютный полумрак и клубы дыма, голубовато-мёртвыми слоями застывшего в непроницаемом для гнусного извне воздухе. Безальтернативно прекрасно, как будущее фамильного виноградаря в незабвенной Галлии, но… Вызова нет, куража и вседозволенности. Интриги. Женщина всё за неё отдаст. Отсутствие предсказуемости, рутины, а значит, и скуки. Обыденность – это порок, говорила она себе и не лгала: позорнее нет столба, чем нормальность. Принадлежность толпе опасна не общностью навязываемых обетов и привычек, но тем, что всякая масса есть новый самодостаточный организм. Следовательно, разрешалось быть целым – умным, глупым, плохим, хорошим – любым; или только частью – большой или малой, направляющей или ведомой… а важно ли в таком случае, какой.

Существование любых законов с лихвой оправдывает уже само их существование. Если что-то где-то наличествует, значит, оно кому-нибудь нужно. А там уж кто влез на вершину пищевой цепи и навязал остальным свой страх. Всякое ограничение человека как личности – вредно, группы людей – необходимо. Ангажированная история легко забыла, что первый социум был создан единственно с целью эксплуатировать, а позже, по мере нарастания аппетита, повелевать. Что есть вполне естественно и верно – уже лишь тем, что безальтернативно: где есть больше одного, непременно образуется вертикаль. Не пренебрегая окружающим в целом, она старалась избавить себя от дотошных частностей: общественного мнения, показной набожности, непривычной покладистости морали.

В результате очевидно отсутствовали близкие, кроме воплощённой мудрости Натахи, и родственники. Мать под старость вернулась в родной замухранск, а отец проявился лишь тем, что по достижении пенсионного возраста подал иск на алименты – к дочери, которую не помнил ни разу. У него, как поведала судебный пристав, таких было несколько, и каждый, на счастье родителя, перебрался и освоился в столице. Можно остервенело скупать недвижимость, дабы встретить старость уважаемым рантье, но не возбраняется обеспечить себя и более оригинальным, притом куда менее хлопотным способом.

Папаша, объективно, был не дурак. Полвека ничего не делать за исключением откупоривания тары, раздаривая паспорт на штампы, – после очередного развода документ терялся, и обладатель нового оказывался девственно чист. Нехитрая уловка, позволившая одному достойному гражданину паразитировать на недалёких ближних. Потому что отца она действительно уважала. За смекалку, цинизм и естественную, а не какую-нибудь там латентно-протестную, распущенность. Всё без исключения, к счастью, передалось и ей.

– Что плохого он сделал, – на этот счёт консенсуса с Натали достичь не удавалось. – Кто виноват, если все вокруг поголовно мечтают о ЗАГСе и таком вот простом надёжном бесхитростном мужичонке. Чтобы кран починил, бачок отрегулировал и мусор вынес. Правда, не работает да иногда выпивает, но ведь всё в меру, и рукоприкладства никакого. Оно же и грубости. Весельчак, и в койке, надо думать, не промах. И не скрывал он ни от кого, что к труду чувствует вполне закономерное отвращение, так ведь какая будущая жена не верит, что запросто переделает под хозяйственные нужды суженого. А он, не будь дурак, плевал на всю эту софистику, потягивая домашнюю настойку на мандариновых корках. Кстати, и приторговывал, случалось, ею, то бишь вполне приличный стабильный доход очагу приносил.

– Много ты наторгуешь с пол-литры, – не сдавалась подруга.

– Достаточно. Оборудование у него после развода реквизировали, так на кухне и стояло. Не промышленное производство, но хороший такой гешефт. Опять же – всё по науке. Стружки, чтобы впитывали вредные дубильные вещества, двойной перегон, или как такое называется, а уж вкусов имелось целое море. Думаешь, босота спившаяся к нам хаживала, куда – по большому празднику на стол его произведения ставили; не исключая, кстати, и участкового. Родитель умел наладить бизнес-процесс и сам, повторюсь, не злоупотреблял. Прямо с утра, но исключительно после завтрака, и начинал. До обеда поковыряется с сифонами, по дому что сделает, аккурат и протрезвится. После полудня дел уже никаких, разве покупатель зайдёт, и в девятнадцать ноль-ноль, как только милая супруга возвращалась, – сухой закон. В выходные, соответственно, не пил вообще.

– Откуда такие подробности?

– Маман однажды разоткровенничалась. Очень себя корила, а всех-то претензий к нему имелось, что не как у всех. Соседи, значит, косо смотрят, и коллеги втихую насмехаются. Ребёнку из утробы в эдакий содом вылезти страшно… Классика жанра. Он, бедняга, и до и после нас всего раз шесть, кажется, на эти же грабли наступал, пока не завязал совсем.

– С выпивкой?

– С бабами. Ремесло и увлечение остались. Повидала бы его, но скрывается, сыновья-алиментщики же тоже имеются, а у этих, как водится, интеллекта ноль, одна сплошная обида. Отец никогда не любил мегаполисов, строгая новое поколение исключительно по городам и весям, так все же до единого из неполных полуголодных семей повылезали в Москве. За такую бы генетику низкий поклон до земли, а не нож под сердцем прятать, но куда… Сын, воспитанный только матерью, – это раз и навсегда безмозглое избалованное чадо.

– Не спешила бы приговаривать.

– И не спешу. Может воспитать и улица, и жизнь, а то бы просто отчим или дядя из гаража по соседству.

– Дяди разные бывают.

– Да хоть растлитель, лишь бы от соски вовремя оторвал, иначе пропал человек. Нет у пацана врага страшнее, чем заботливая наседка-мамаша. Оттого и вырастают все как один малахольные, что сопли всегда есть кому вытереть. Терпеть не могу этих тварей, только ведь они теперь везде. Три розочки белые купит, в целлофанчик пообъёмнее завернёт и стоит у выхода из метро, дожидается. Минуту стоит, две, пятнадцать. Понятно, что за таким «букетом» никто на свидание не спешит, но так и ты уйди, не будь дерьмом же в самом деле. Стоит. Полчаса отсолдафонит, высидит. Из перехода чудо явится такое, аж зажмуриться хочется. Сколько же надо прожить без секса, чтобы на неё позариться… Дюжину жизней до старости как минимум. В чём подвох, знаешь?