Исаак Ландауэр - ЛЯДЬ

– Посмеялись и хватит, – резюмировала Натали. – Снова о деле: есть кто на примете из англоговорящих наших, да лёгких на подъём?

– Один есть точно. Если на звонок ответит, считай, удалось – ни черта целыми днями не делает.

– Звучит достойно. Вперёд, подруга. Да позови его в кабак сначала, а то с твоими данными никакого учения не получится.

Арик, как звали его раньше, осознанно успешно забыл, посмотрел на часы без стрелок, задумался, что-то, видимо, просчитывая в уме, затем очнулся и произнёс:

– Хочешь стать богом, просто сойди с ума, вот и весь путь. Только там неинтересно, – рассказчик заметно дёрнулся лицом. – Скучная она, эта властность, обыденная. Всё по умолчанию, знаешь, – он схватил себя за мочку уха и трижды резко потянул вниз со словами: «Влезла, падла, запятая». – Когда всё хорошо и ты всему голова, последней и думать незачем. Вмиг превращаешься в дегенерата. Оттого все боги так хорошо начинают, а затем быстро скатываются до скабрезных поповских нашёптываний у алтаря. Мотивации нет, ты же уже – бог. Навечно и безвозмездно. А вообще всё это, – он обвёл взглядом помещение, – довольно тривиальное пространственное уравнение. Вселенная существует в восприятии муравья, живущего в той же Вселенной. Бесконечная самовоспроизводящаяся структура. Парадокс. Теоретически не опровергнуть, но и практически не доказать. Иными словами, – несколько сбавил тон, – платить я тебе больше не буду.

– Звучит как признание в любви.

– Оно и есть. Но ты дослушай. Независимо от границ восприятия, которые могут пролегать в зоне десятиминутной езды от центра родного посёлка, пространство, со всем его наполнением, иначе говоря, исчерпывающая, тотальная информация о нём, должно быть в состоянии уместиться во всяком сознании. В противном случае произойдёт неизбежный коллапс и системный сбой. Коли материя есть, но даже понятие о ней не умещается в отдельно взятой башке, иными словами, для кого-то не существует, значит, существование его не абсолютно. То есть сознание и материя должны быть едины и органичны, без возможности наличия по отдельности. Что в числе прочего объясняет и логику смерти, – он был добровольный неизлечимый шизофреник, её «приятель-метафизист».

– Вроде как онанист, только почётнее и с претензией, – традиционно грубо, но вместе с тем доходчиво изящно объяснил Арик происхождение очередного термина. – В претензии вся суть. Что ты там, кто ты, зачем и почему – препирательство для кретинов, спешащих сделаться одной из переменных искомого уравнения. Ценность имеет только неизвестность. Вакуум, неподвластный в том числе и богу, – уж поверь на слово. Настоящее, что существует лишь в будущем. И я, следовательно, говорю, что нет у меня с собой мелочи, – его монологи часто рождались и столь же бесследно терялись в хитросплетениях возбуждённого сознания. – Она мне в ответ, что у неё тоже. В принципе, ситуация для кода фатальная. Именно поэтому выход всякий раз следует находить, причём не самостоятельно, но исключительно продавливая обратную сторону. Раз только поддался, и всё – уложился в алгоритм. Обратного пути оттуда, надо понимать, не имеется.

Личность та ещё. Тот случай, когда никогда не знаешь, хорошо всё будет или плохо. Но скучно не будет точно. В порыве бреда, если подобное возможно у кого-то уже пребывающего в бреду, мог резко, иногда на половине предложения или фразы перейти на английский, что окончательно убедило её в полезности данного субъекта. Деньги, к слову, у него всегда были, обновляясь на карточном счету подобно бессмертным персам Дария, но секса не было никогда. То есть физиология наличествовала, а всё остальное нет.

– Понимаешь, – объяснял он ей. – С едой и этим делом у меня беда. Вкусно-то есть приятно, соответственно, но лень. Жевать что-то, тем паче, куда-то двигать. Оно мне к чему вообще? С первым, положим, совсем не поспоришь, и в сутки-двое раз необходимо заправиться, чтобы зубы от цинги не повыпадали – ты не представляешь себе, что такое протезирование… Помнится, две жизни угрохал на одну только коронку. А отсутствие второго какие даёт последствия? Гормоны да лёгкая, заманчиво будоражащая кровь агрессия. Так ведь же радость, и ведь куда большая, нежели пятнадцатиминутная физзарядка.

Может, служил у кого аналитиком на полном пансионе – богатые все почти любят злых шутов. Или жилплощадь хорошую в наследство получил – впрочем, вряд ли, от родителей-то алкоголиков, но непосредственно к трудовой деятельности Арик приучен не был. Совершенно то есть, вплоть до необходимости осуществлять некие простейшие телодвижения бытового характера. Как такие люди уживаются вместе с социумом, загадка для них самих, но сожительство неизбежно.

– Отсутствие окружающего обессмысливает отрицание. Да и немецкий автопром – штука тоже хорошая. В общем, всё одно к одному, – он редко баловал собеседников откровенностью, но уж если в чём признавался, то не иначе как в масштабах, что король-то голый. – Одиночество и мыслимо только в толпе – как фактор желанного принуждения. Ничего общего с осознанным выбором немногих патологически здоровых больных. Всякому нужна чужая жизнь, на страницах которой он себя пропишет – хотя бы в качестве жалкого эпизода. Иначе откуда эта бездумная страсть к деторождению – всего-навсего пачка листов чистой бумаги в переплёте, готовая история и автор в виде родителя. Со временем чадо станет развиваться само, но первые главы произведения останутся пожизненной – а то и посмертной – собственностью правообладателя. Видоизменённые, из поколения в поколение всё более, бесконечно извращённые, но всё же черты, отголоски, альцгеймерова память об истлевших предках… Но всё же что-то останется. В вечности. В надежде на вечность, – и, перегнувшись через стол, он подлил ей в бокал ещё красного сухого, не забыв, конечно же, и себя.

Притом сам пил какую-то древесной вони гадость под обманчиво заигрывающим названием чай. Происхождение сего благородного напитка станет, пожалуй, основным препятствием на аттестации в рай, а следовательно, и умысел создателя был очевиден. Состав нектара являл собой полностраничный перечень импортной пахучей дряни, доставлявшийся, по словам счастливого обладателя, рабочими из Пхеньяна. Где знакомые не понаслышке с голодом местные быстро освоили всю подножную флору, не исключая кореньев и грибковых, в результате соорудив рецепт зелья, обеспечивавшего любую степень работоспособности на диете из одной только брюквы. Арик усложнил состав, добавив вымученному невзгодами знанию порождённую юмором мертвецкой смекалку отечественного врача и туда же отдающую фатализмом эскулапову смелость. Итоговый пунш сохранял ему бодрость духа ровно четверо суток, после чего усталый организм, наконец, засыпал на долгие четырнадцать часов – без изнурительных упражнений едва ли способный задремать и на сорок минут.