Исаак Ландауэр - Шизофрения. Том 1

«Что за чёрт, вискарь какой-то уж больно палёный», – от раздражения вслух произнёс Михаил и с надеждой посмотрел на часы: было без двадцати шесть, и он только что не подпрыгнул от удовольствия, зная по опыту, что легко убьёт оставшиеся минуты на стандартный моцион, состоявший из очередной чашки кофе, похода в туалет, умывания, натирания до несуществующего блеска давно и безвозвратно потускневших ботинок и ещё какую-нибудь ненужную ерунду. Секрет состоял в том, чтобы относительно безболезненно растянуть все действия во времени при пассивном содействии имеющегося пространства: если в туалет, то непременно в тот, дальний, что на первом этаже, и непременно пешком с четвёртого, на обратном пути сделать крюк, чтобы заглянуть в mailroom, проявив между делом требуемый commitment, и перед лицом наступающего weekend’а не забывая о любимой работе, после зайти к сисадмину, чтобы задать какой-нибудь несущественный вопрос, опять же сделав приятное it-шнику, выказав личным визитом уважение и внимание к его скромной, чаще игнорируемой всеми персоне, и только проделав весь этот путь, вернуться в кабинет за чашкой для очередной порции жутковатой бормотухи, именуемой на языке компании свежесваренным кофе.

Способный менеджер со стажем, Михаил, наверное, и в пустой камере два на два метра смог бы найти, чем занять себя всё время многолетней отсидки, что уж говорить о бесконечных лабиринтах огромного офиса, как будто специально спроектированных умом архитектора, чтобы занимать выдуманными делам сотни бездельников. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что, как всякий начальник, просиживая штаны в осточертевшем от ничегонеделания кабинете, он тем не менее был жизненно необходим коллективу для поддержания рабочего настроя, одним своим видом внушая опасение и не позволяя расслабиться. Что поделать, таков уж удел всякого руководителя.

В этот момент раздражающая, давно осточертевшая мелодия напомнила ему, что расслабляться не нужно никогда, потому как даже за считанные секунды до окончания рабочей недели что-то, а чаще – кто-то конкретный и оттого ещё более ненавистный, может запросто испортить как настроение, так и все планы на долгожданный вечер. С некоторой натугой он достал мобильный из кармана, попутно отправив некоторую дозу проклятий производителям джинсов, но, увидев высветившееся на экране имя абонента, сразу заметно подобрел, поскольку данный абонент был, очевидно, не в состоянии подкинуть ему какую-нибудь срочную работу или просто головную боль.

– Салют, какими судьбами? – дружелюбно поздоровался Михаил, имевший привычку разговаривать по телефону так, будто встретил собеседника лично. Едва заметная деталь, но есть некоторые выражения, такие как «приветствую» или «чем обязан», которые редко услышишь в трубке мобильного, потому как последний исключает зрительный контакт, а, значит, так или иначе, понижает степень вовлечённости в общение, в большинстве случаев низводя его до уровня простого обмена информацией.

– Не уверен насчёт судьбоносности, – явно обрадовался приветливому тону Сергей, – но как минимум предложение, как провести вечер пятницы, имеется. Ты, наверное, смутно помнишь, но в том милом джазовом кабачке, где мы так близко сошлись, тебе вполне нравилось, так что не хочешь ли присоединиться сегодня: я буду скучать там в обществе одной нудной до невозможности подруги, которую не могу послать куда подальше, потому что наши папаши приятели, так что, честно признаюсь, нуждаюсь сегодня в твоей компании, если не безмерно, то уж точно сильно. Когда мы нагоним на неё достаточно тоски, чтобы она сбежала добровольно, я готов буду развлекать тебя остаток вечера.

– Не уверен, что подхожу для этого дела, ты бы прикинул кого ещё, – откровенность страждущего явно оценена не была.

– Именно ты больше всех и подходишь. Послушай, эта избалованная девочка, которая в любом почти обществе будет ощущать себя как рыба в воде, но вот как раз на тебе-то и споткнётся. Ты настолько класть хотел с пробором на всё то, ради чего она живёт, что терпеть ей это будет совсем не с руки. Приди на помощь умирающему другу, в конце концов.

– Не припомню, когда это мы успели стать друзьями. Приятного вечера, – проговорил Михаил и нажал на кнопку отбой. – Как глупо, теперь ведь даже и трубку по-настоящему повесить больше нельзя, с этими чёртовыми мобильниками, – не замечая того, он всё ещё продолжал говорить, но уже сам с собой. – Что за идиотское время такое настало, если не самый тупой человек может быть настолько помешан на собственной персоне, что так вот запросто, без задней какой мысли, предлагает недавнему знакомому, кстати, не последнему клиенту, – поднял он палец вверх, – побыть вечерок пугалом, чтобы потом в виде благодарности протащить его вместе с собой в пару закрытых пафосных клубов, равнодушием к которым я, кстати, и должен отпугивать навязавшуюся ему на шею бабу. Идиотизм полнейший, – и он быстро набрал Сергею смс с вопросом: «Во сколько встречаемся?»

Относясь к женщинам с известной долей снисходительности, которая поначалу была слишком очевидно натянутой, Михаил, как это часто бывает, со временем превратил эту с оттенком маски привычку в черту характера и однажды с подходящим случаю удивлением осознал, что больше не прячет за напускным высокомерием обиду пубертатного неудачливого подростка, несправедливо обойдённого женским вниманием.

Под несправедливостью он, тем не менее, понимал лишь сам факт игнорирования противоположным полом, что до причин, это побудивших, то тут волей-неволей приходилось признать, что ни в юности, ни в период более поздней молодости он не сделал ничего существенного, чтобы завоевать желанное внимание. Его слишком рано проявившееся гипертрофированное эго ещё со средней школы внушило незадачливому хозяину, что настоящему мужчине не пристало заботиться о внешности в угоду переменчивой симпатии одноклассниц, и таким образом Михаил стал откровенно пренебрегать веяниями школьной моды именно в тот период, когда внешность решает абсолютно всё. Натура в юности, быть может, даже более цельная, чем впоследствии, к тому же всегда последовательный, он ни разу не нарушил самому себе назначенной епитимьи, и можно представить, чего это ему стоило в период полового созревания, когда либидо главенствует над всем существом безраздельно, и тем не менее юный схимник был твёрд как гранит науки, который он отчаянно грыз, пытаясь заглушить ревущие позывы с каждым днём всё более проявлявшейся животной природы. И хотя в моменты совершенно непереносимого напряжения Михаил не брезговал простым и действенным средством, имеющимся в арсенале любого юноши, но продолжал считать даже и это признаком недостойной мужчины слабости, а потому прибегал к нему не иначе, как в случае, если бунтующая плоть заявляла о себе совершенно безапелляционно, так что невозможно становилось банально выйти на улицу. Эта борьба с собственным я также успешно из привычки со временем переродилась в свойство личности, а потому насущную необходимость, и со временем он больше не мог спокойно спать, если в данный конкретный отрезок времени не был занят раздавливанием очередного недостойного чего-то внутри себя.