А.Ча.гин - Вкус времени – I

Мария Михайловна являлась активисткой при кирхе, хотя считалась православного вероисповедания. В свое время она поможет Александру Александровичу получить небольшой заработок при церкви. Там образовалось некое подобие «общества» или клуба, где можно было, как им казалось, открыто и свободно говорить обо всем. Но, конечно, и в стенах этого храма нашелся свой иуда, и сия богадельня была прикрыта. В то суровое время подобные деяния приравнивались к контрреволюции и вся компания – пасторы, актив, прихожане и даже учителя ручного труда без проволочек получили по сроку.

Александр Александрович, конечно, совершал большую ошибку, якшаясь с гонимой церковью и ее приходом. Эти так называемые «бывшие» могли только завлечь в стоячее болото глупых надежд на реставрацию безвозвратно минувшего. Мышиная возня пасторов, капралов, представляла собой пустую и никчемную трату времени и сил.

Ничтожной и жалкой выглядела их деятельность на фоне, грандиозных свершений, осуществляемых русским народом.

И не благодаря мудрому руководству партии, а вопреки. Это ясно хотя бы потому, что в известном статистическом 1913 году все это уже было, а если чего-то и не было то, надо думать, не будь разрухи в головах, как писал Михаил Булгаков, давно бы уже было построено предприимчивым народом к всеобщему благоденствию, а не погибели. Власти же, только выжимали из народа последние силы, используя старый проверенный лозунг, который годится и для «верхов» и для «низов» – грабь!

А гипнотическая сила коммунистических лозунгов открывала просто фантастические перспективы – в скором времени ограбить весь мир! Отдадим должное революционным лидерам из нацменьшинств, а среди вождей таких было большинство, они, по началу, искренне верили в творимый хаос, желая благоденствия для своих соплеменников, хорошо зная, что такое быть гонимым.

Свершения новой власти, однако, нужно было уметь видеть из-за частокола личной неустроенности. Щеголев-старший не желал или не мог дать правильную оценку ни событиям, ни людям и их деятельности на бурном фоне современной жизни и на том погорел.

Позже других из круга Вейсбергов, около 1930 года, Владислав познакомился с Натальей Сергеевной, урожденной Жихаревой. В свое время она слыла красавицей, и можно было уловить это, глядя на ее уже поблекшее, но сохранившее правильные черты, лицо.

Она жила в затхлой, темной комнате в одном из бесконечных коридоров дома барона Фредерикса на Лиговке, около Николаевского вокзала. Дом барон построил специально для проституток и петербургских подонков, мыкающихся на Лиговской улице и в прилегающих трущобах. Как говорится, деньги не пахнут и барон, министр Двора, получал доходы, не спрашивая об их источниках.

Внутренность дома производила ужасное впечатление. Владислав, в свой приезд к ней с трудом ориентировался в бесчисленных переходах, лестницах и тупиках. Обшарпанные стены, выщербленные каменные полы, железные ограждения лестниц и площадок, все говорило о жалкой юдоли жильцов, о каком-то отчаянии и безысходности. И такое наблюдалось тогда, когда основной состав дореволюционных жильцов уже сменился, и многие комнаты занимали уже рабочие и совслужащие. Такова была неистребимая атмосфера дома, которую изменить не представлялось возможным.

После Отечественной войны всех жильцов из дома переселили, дом капитально перестроили и превратили в гостиницу «Интурист». Удивительно, как удалось выпотрошить всю начинку бывшей клоаки. И удалось ли?

Наталья Сергеевна, как и все из ее круга, жила случайными заработками, бедствовала, но этого судьбе показалось недостаточным, и на нее свалилась новая беда. При коридорной системе ее дома, кухонь не имелось, так как старые жильцы питались кусками или, в лучшем случае, в лиговских трактирах. А теперь каждый в своей конуре имел закуточек, где шумел примус или коптила керосинка. Однажды хозяйка стала заправлять керосинку, не погасив ее. В результате произошел взрыв, дверь намертво захлопнулась и Наталья Сергеевна стала заживо гореть. На дикий крик сбежались соседи. С большим трудом они выбили дверь и потушили пожар. Пострадавшую отправили в больницу, и она очень долго лечила ожоги. Обгорело лицо, а главное – руки, и она стала буквально калекой. На что дальше жила Наталья Сергеевна неизвестно, работать не могла, запасы уже истощились, пенсии тогда выплачивали мизерные.

Щеголевы, когда была возможность, навещали ее в этом жутком доме и помогали чем могли. В 1935 году, калеку – врага советской власти, как и многие тысячи других людей, подобных ей, выселили из Ленинграда, и связь с ней и с остальными Вейсбергами прекратилась навсегда.

Так стоило ли старому Вейсбергу и всему семейству тратить столько сил, средств, чтобы утвердиться в обществе? Стоило ли верить, надеяться, жить, чтобы потом сгореть заживо в грязном коммунальном доме?..

Одной из нечастых, но постоянных гостей имения Щеголевых являлась Ольга Николаевна Вальцова. Не первой молодости, высокая, с маленьким личиком, одетая со старомодным шиком, она в Кашире получила прозвище «Тыркина барыня». И она действительно производила впечатление неприступной и чопорной особы. Свою чопорность она сохранила и после того, как лишилась средств, прав и жила на птичьем положении по разным углам.

Да, Ольга Николаевна редко появлялась в Песчанке, но на то имелись основания. Ее не очень жаловали из-за ее характера и манеры держаться. Когда в гостиной она возвышалась мраморной статуей, то требовала непрерывного внимания хозяев. Не любили ее так же потому, что с семейством Вальцовых была связана довольно грязная история, которая не вязалась с самой Ольгой Николаевной, представляющейся олицетворением чистоты и порядочности.

Дело в том, что Ольга Николаевна покинула своего мужа Юрия Павловича вследствие того, что ее достойный супруг подхватил в злачных местах Москвы опасную венерическую болезнь. Болезнь прогрессировала, и Юрию Павловичу вставили, как говорили, «серебряное горло». При разговоре Вальцов сипел и свистел, как паровоз «кукушка».

Этими обстоятельствами Ольга Николаевна была до предела оскорблена, и на почве пережитого шока у нее развился некий пунктик. Она до болезненности стала брезглива и чистоплотна. Например, когда представлялось возможным, за ручки дверей бралась через бумажку, не выносила кошек, так как все они, по ее мнению, являлись сосудом с эхинококками. Видимо она глубоко пережила страшную возможность самой получить дурную болезнь и поэтому принимала нужные и ненужные меры, чтобы избежать какого-либо заражения. Другим людям ее поведение казалось неестественным и натянутым. Но кроме осложнений, связанных с болезнью мужа, имелось еще некое «но», которое так же заставляло сторониться соломенной вдовы.