Юрий Мишаткин - Ушли, чтобы остаться

– Я за тебя в школу пойду? Марш умываться и завтракать! До звонка десять минут! Горе мне с тобой! Придет отец – уж нажалуюсь!

Что дальше говорила мать, Гошка не слушал. Плеснул в лицо пару горстей воды, залпом осушил кружку молока, зажал в зубах ломоть хлеба с сыром, схватил портфель и был таков.

На большой перемене, прячась с мальчишками от учителей в уборной, Гошка спросил:

– В войну с нами воевали не только немцы, а и полицаи из русских, кто прислуживал врагам. Отчего их так звали? Полицейские ведь были при царе.

Мальчишки пожали плечами – ответа не было, лишь Данька Чижов, успевший прочитать чуть ли не все книги в школьной библиотеке, знающий больше иных молодых учительниц, сказал:

– И в войну были полицейские.

Данька, как и Гоша, не курил – попробовал разок, но стало тошно, в курилку приходил за компанию. Данька сплюнул, добавил:

– Царские ходили с дубинками, чтоб демонстрантов бить, а фашистские с оружием: немецкие холуи были пострашнее царских.

– Он не похож на фашиста, – отметил Гоша, вокруг не поняли:

– Ты про кого?

– Говори яснее.

– Он с собакой пришел. Пес – чистый волк, заглянул за забор, а он ка-ак кинется – не был бы привязан – разорвал.

Мальчишки уставились на одноклассника, и Гоша, радуясь вниманию, продолжил:

– В тюрьме сидел, теперь выпустили. На вражину не похож, – заявил Данька. – Человек как человек.

– Написано должно быть «полицай»? С войны больше двадцати лет прошло, за эти годы мог снова стать честным.

Все уставились на самого сведущего, и Данька изрек:

– Мог, двадцать лет – срок немалый.

Мальчишки сидели за забором, опасаясь подойти к заброшенному, прежде ничейному, а с недавних пор заселенному дому с прохудившейся крышей, разбитыми в окнах стеклами. Причин для осторожности было много, и первая – пес с подпалиной на боку, недобро урчащий, показывающий клыки. Собака была привязана у крыльца и рычанием предупреждала, что схватит мертвой хваткой любого, кто посмеет ступить на охраняемую территорию.

Пес осознал, что незваные гости за штакетником не переступят границу, не войдут на территорию, перестал рычать, лег у стены с обвалившейся штукатуркой, с почерневшими от времени планками, отчего стена походила на скелет.

– Чистый зверь! – оценил пса Сережка Гордеев, добавил: – Такой схватит – не вырвешься, запросто прокусит руку и ногу, сделает инвалидом.

– Испугались? – съехидничал Гошка. – Слабо подойти? – расхрабрился и перелез через забор, ступил на заросший сорняками соседский двор. Постарался скрыть возникшую в коленках дрожь, что удалось с трудом, двинулся к выглядевшему жалким дому-пятистенку.

Удивленная невиданной дерзостью собака ощетинилась, показала два клыка. Возвращаться, тем более убегать без оглядки, Гоша не мог, иначе навечно прослыл бы в глазах ровесников трусом, и продолжал передвигать ноги.

Собака уже зловеще прорычала. Гошка хотел произнести что-то ласковое, чтоб пес не считал его врагом, но голос пропал, к тому же не успел – пес оттолкнулся от земли. Собака, точно обрела крылья, взлетела и… опустилась бы на мальчишку, но ее перехватил Егорычев. Схватил за загривок, другой рукой сильно и, видно, больно, ударил кулаком в бок, затем обернулся к Гошке:

– Жить надоело? Загрыз бы и не подавился, а мне потом под суд идти? – Егорычев осекся, узнав в насмерть перепуганном мальчишке сына соседей. – Молись, что сдержал Кабысдоха, иначе уже не дышал!

В руках Егорычева пес стал иным, нежели пару минут назад – зрачки испуганно забегали, хвост поджался. Собака смотрела виновато, собралась лизнуть хозяина в руку, демонстрируя любовь, но Егорычев сильно потряс, затем пнул сапогом в бок, отчего Кабысдох по-щенячьи взвизгнул. Ничего не говоря, не глядя на оцепеневшего мальчишку, Егорычев увел пса, привязал у крыльца и скрылся в доме.

С трудом простившись со страхом, Гошка вернулся к друзьям. Когда отдышался, пришел в себя, спросил:

– Ну, похож он на фашиста?

– Не! – в один голос ответили мальчишки. – Те были хуже зверей, а этот спас тебя, не позволил собаке разорвать.

Отец долго возился в прихожей, полез на чердак, вернулся недоуменным:

– Хорошо помню, что здесь топор оставил – словно сквозь землю, то есть пол, провалился. – Обернувшись к сыну, спросил: – Может, ты брал и забыл положить на место?

– У соседа топор, – признался Гошка. – Попросил одолжить, ну и услужил по-соседски.

Мать у плиты замерла. Отец кашлянул в кулак.

– Напраслину на него наговаривают, никто не здоровается и мимо проходят, будто он чужой.

– Он и есть чужой, – тихо ответила мать. – Был чужим и чужим остался. Думаешь, немцы насильно в полицию взяли? Добровольно, с большой охотой служил вражинам, как мог издевался над народом, стращал, что отправит в неметчину, отбирал последние харчи и одежду, сторожил арестованных – те просили воды, а он в ответ смеялся. За верную службу медаль получил – хвастался ею.

– Ничем и никогда не искупит вины, – добавил отец и еще что-то хотел сказать, но не успел – за дверью послышался голос:

– Вылазь, паскуда! Нашел моду убегать! Узнаешь, как не подчиняться!

Захлебины вышли из дому и увидели соседа, сидящего на корточках у крыльца.

– За своей псиной пришел – снова посмела убежать, будто у вас медом намазано, – объяснил Егорычев, не глядя на соседей. – Насилу нашел. – Заглянул под крыльцо, позвал: – вылазь! Иль прикажешь упрашивать?

Потянулся рукой под крыльцо, не дотянулся до собаки, хотел выругаться, но смолчал, сделал еще одну попытку достать Кабысдоха.

– Узнаешь у меня, как удирать!

Оказавшись в руках хозяина, пес затравленно смотрел на Егорычева.

– Прощения прошу, что пришлось побеспокоить. Благодарствую, что приказ подписали и моя анкета не испугала. Только бригада к себе ни в какую не берет и говорить со мной отказываются, будто я чумной, вы поставьте их на место, – последние слова Егорычев произнес, уже приближаясь к калитке.

Захлебины вернулись в дом, весь вечер точно набрали в рот воды, за ужином украдкой косились в окно, за которым доносился собачий визг – сосед учил Кабысдоха беспрекословному подчинению.

Утром, когда Гошка спустился с крыльца, увидел торчащий под ступеньками куцый хвост. Уже не опасаясь собаки, позвал Кабысдоха. Пес высунул вначале голову, затем выполз. Доверчиво подполз к мальчишке, лег у его ног. Гошка погладил, и пес лизнул детскую руку. Гошка поспешно раскрыл портфель, вытащил завтрак. Упрашивать беглеца не пришлось – Кабысдох проглотил бутерброды.

Гошка собрался принести еще еды, но тут рядом вырос Егорычев. Схватил собаку, отчего голова Кабысдоха дернулась, и потащил, то и дело ударяя носком сапога.