Юрий Мишаткин - Ушли, чтобы остаться

Вислову достался стаканчик для бритья. Пить не хотелось, но, чтобы не обидеть экипаж, смочил губы.

– Спирт запивают, как правило, чистой водичкой из крана, – продолжал Жилин. – Не советую пивом, иначе сразу опьянеешь; ноги отяжелеют, голова закружится, все вокруг затуманится, дурным станешь…

Незаметно от товарищей Степан прилег, накрыл голову второй подушкой, чтоб стихли голоса, особенно неугомонного Жилина. Представил, как штурман передвигает на столе, словно шахматные фигуры, стаканы, лохматит на затылке волосы и заливает, как в метель однажды чуть не заблудился, когда возвращался от знакомого рыбака. «Трепло, хлебом не корми, дай похвастаться силой воли», – подумал Степан и отвернулся к стене.

Проснулся неожиданно, точно толкнули в бок. Не сразу сообразил, где находится. Увидел голую гостиничную стену, куски сыра, хлеба, пустые бутылки на столе. Экипажа в комнате не было.

«Неужто побежали в магазин за добавкой? Коль перепьют, не пустят в рейс».

Чтобы проститься с сонливостью, рывком поднялся с кровати, подпрыгнул, коснулся рукой потолка. Одернул китель, поправил съехавший набок галстук. Взглянул на часы и присвистнул: стрелки показывали шесть вечера. «А казалось, спал пяток минут!»

За окном из-за низких облаков невидимое солнце светило равнодушно и холодно, не желало, как в южных широтах, уползать на ночь за горизонт, опускать на землю мрак.

Экипажа не было ни в холле у телевизора, ни в буфете. «Разбрелись по дамам сердца? Выходит, не у одного меня имеется на маршруте зазноба».

Возле администраторши на стуле дремал некто в неуклюжих, не по росту больших резиновых сапогах с ботфортами. Перехватив взгляд летчика, дородная администраторша сказала:

– Прямо из тундры, укачало на нартах.

Человек приподнял голову, и на Вислова уставилась девушка, почти ребенок, с розовыми, как у младенца, щеками, такими же мочками ушей.

– Простите, что разбудил, – смутился Вислов. – Ей-богу, не хотел нарушать сон.

– Не винитесь, я уже выспалась. – Девушка потерла щеку, на которой отпечаталась пуговица с прорезиненного плаща. – Научилась спать на ходу в нартах.

– Отчего в коридоре? Нет мест?

– Есть, только там сильная половина человечества. Еле уговорила Павлика отоспаться в нормальных условиях, не беспокоиться за меня. Павлик, хоть и мужчина, совершенно не приспособлен к бытовым неудобствам. Павлик по рыцарской логике считает, что нельзя даму оставлять, а самому блаженствовать на кровати с подушкой, одеялом…

– Что за Павлик?

Девушка с неподдельным удивлением посмотрела на Вислова, словно все на белом свете, тем более в гостинице, обязаны знать Павлика.

– Если не освободится место, где рассчитываете провести ночь? – еще спросил бортрадист.

– Обещали поселить в кабинете директора после конца рабочего дня, могли и раньше, но директор с бухгалтером составляют какой-то отчет. Вы не беспокойтесь: за практику я привыкла к неурядицам, спать в палатке на шкурах, на нартах или в малице у костра. Уже три недели в тундре, получим продукты, заберем почту и назад. Во время одной стоянки удрал головной олень, упряжка не пожелала без него продолжать путь, пришлось долго ловить, потом запрягать – тащим его, а он упирается!

– Помирали от смеха? – предположил Вислов.

Кричали до хрипоты, пока толкали нарты, вспотели.

– Идемте, помогу уснуть не на стуле, а по-человечески.

– Но Павлик…

– Никуда не денется.

Девушка подчинилась повелительному тону, безропотно пошла за Степаном. В занимаемом экипажем номере бортрадист указал на свою кровать:

– Вы не олень, точнее, не олениха, чтобы спать сидя или стоя.

– Олени спят лежа, – поправила девушка и попросила: – Не уходите.

– Хотите, чтоб охранял вас?

– Нет, я выспалась. А Павлик настоящий соня, в конце маршрута клевал носом, видно, укачало на нартах, в гостинице, стоило получить место, уснул как убитый. Сначала не желал оставлять меня, самому блаженствовать на кровати, от которой за время практики отвыкли. Я в ответ: «Женщины выносливее мужчин, можем дольше вас голодать, легче переносим холод, жажду».

– При чем голод и жажда?

– Пришлось питаться ягодами и кипятком, когда мешок с продуктами утопили в озере, – призналась девушка, вылезая из жесткого, точно из жести плаща, скидывая сапоги. – Павлик и тут проявил характер: не жаловался, стойко переносил неурядицу, предложил сварить ягоды: догадывалась, что он силен духом, не чета хлюпикам, но вновь приятно удивил силой воли, удостоверилась, что он особенный.

– Догадываюсь, что не вы, а он утопил провиант. Какой же «особенный»?

Глаза девушки округлились, студентка шагнула к Волкову, выкрикнула ему в лицо:

– Да, особенный! Лучше всех! Ничуть не виноват, что мешок утонул! Кто знал, что олени перевернут нарты именно на переправе? Любой другой на его месте захныкал, запаниковал, что остались без сухарей, строганины, заварки, крупы, а он разделся и ну нырять, и это при минусовой температуре! Вы бы так не смогли!

– Точно, не смог, – согласился бортрадист.

– А Павлик нырнул, и не один раз. Не важно, что не достал мешок, ерунда, что чуть не схватил простуду! Счастье, что не заболел и мы доехали до города, иначе бы сняли с производственной практики, отправили на Большую землю и не получила зачета!

«На кого учатся? – подумал Вислов. – На геологов, которые ищут нефть, или на ветеринаров, следящих за здоровьем оленьего поголовья?»

– По вашему виду и, главное, тону понимаю, что о Павлике думаете плохо. И мама не устает повторять: «Какой из него муж? Пропадешь с таким тюхтей». Разве мужа выбирают по наличию спортивного разряда? Да, Павлик не тяжелоатлет, внешне совсем не герой. Руководитель практики не советовал ему ехать в тундру, считая, что он не выдержит трудностей, но Павлик оказался выносливее многих – после того как искупался, даже не чихал и не кашлял. Знаете, сколько он знает? Больше любого не только на нашем курсе, а во всем институте. Про таких, как он, говорят «ума палата». Все студенты идут к нему за помощью в написании курсовых. А когда ко мне стали приставать на улице, вступился, полез на обидчиков с кулаками – неважно, что подбили глаз, пару шишек наставили, главное, показал характер. Одно плохо: любит вступать в споры, а переспорить его невозможно. Последние километры до города на ногах не стоял, пришлось уложить на нарты, накрыть оленьей шкурой, самой погонять олешек: хорошо, что впереди правил нартами Вылко, ехала по его следу, старалась объезжать кочки, чтобы не разбудить Павлика…

Вислов слушал и удивлялся: сколько можно болтать про Павлика, расписывать его? Хорошо бы увидеть эту личность.

– Еще настоящий джентльмен: в первое же наше утро в тундре встал ранехонько и принес невесть где раздобытые маки, не пахнущие, но все равно красивые. Очень заботливый и упрямый. Я ему: «Иди в номер отсыпаться», а он: «Это безнравственно бросать тебя»…