Андрей Золотухин - Путешествие вновь

– Вера, душенька. Ты, друг мой, всегда так ужасно занята. Ну а мужчина, что с него взять? – следовал презрительный кивок в мою сторону. – Мужчина в доме беспомощен. Впрочем, я отнюдь не упрекаю вас, Эжен! Отнюдь! Мужчина – добытчик и охотник. Лев, суровый и нежный одновременно!

Тут Вера всегда вздрагивала, а измазанное вареньем чудище продолжало:

– Он приносит пищу, он укутывает в шелк и меха, он бросает к ногам любимой звезды и бриллианты. Ах, мужчина – это так прекрасно. Счастье принадлежать такому высшему существу. Воину, жрецу, варвару-чингизиду!

– Почему чингизиду? – смеялась Вера немного нервно.

– Ну, милая, надо ли это объяснять женщине в счастливом браке? Впрочем, я слишком разборчива, а мужчины мельчают.

Вера улыбалась уже спокойно, а я скрипел зубами.

Конечно, я бесился. Вера умоляла меня не принимать услышанное близко к сердцу, а однажды изощренной нежностью вырвала опрометчивое обещание «не пикироваться с несчастной, и в сущности, очень доброй женщиной». Давши слово – крепись. Я и крепился. Играл желваками, но молчал.

Молчал и занимался домашними делами. В то время как Вера до четырнадцати часов в день просиживала с согбенной спиной, до судорог пальцев работала иглой и щербила зуб нитью… Я понимал, что жена имела полное право на такую товарку.

На любую.

Для себя же определял присутствие на всех этих почти ежевечерних встречах, как епитимью. Не можешь в этот вечер быть чем-то полезным? Изволь слушать о «чингизидах», «вильгельмах телях», «эфиопских львах»…

То были любимейшие ездовые Элен. Вскочив на каждого, она могла часами скакать по выжженной прерии собственного мозга, грызя сладости, облизывая губы и потея.

Томно причмокивая и страстно дыша, по нескольку раз она одаривала нас безумными историями о своих головокружительных и всегда необыкновенно порочных романах, в которых фигурировали таинственные незнакомцы, загадочные иностранцы, два безусых корнета и даже…

– Имён, я по понятным причинам не назову, но великий князь… Нет-нет, умолкаю…

В этих рассказах была чудовищная морбидность. Эс назвал бы это «патологией». Я же не знаю, как определить общий посыл историй Элен… Просто вспоминая их, я зажмуриваюсь, а хохот и ужас раздирают меня изнутри.

35

В тот майский вечер Элен явилась в особенно приподнятом настроении. Нечто новое, горделивое и пугающее проступало в ее осанке, а духи пахли яростнее обычного.

– Я устраиваю благотворительный приём. Soirée à la russe 26 26 Вечер в русском стиле (франц.). . Она тряхнула копной немытых волос.

Мы с Верой недоуменно переглянулись.

– Да-да, здесь, на чужбине следует помнить о своих корнях. Нельзя забывать о соотечественниках, судьба к которым оказалась не столь благосклонна. – Все расходы по передаче даров нуждающимся я беру на себя. А вы же, душа моя, не откажитесь пожертвовать несколько комплектов, ну там 5—10, пару дюжин, наконец, для благой цели. Каждый, да внеси посильную лепту, – важно докончила она.

Это было что-то новое. Русский вечер? Я всегда думал, что Элен слишком ленива для подобных мероприятий. Верно, в ее жизни произошло нечто исключительное.

– Вы это сами придумали? – не выдержал я.

– Сама – не сама, какая разница, – отмахнулась Элен, царственно раздувая широкие ноздри.

– Конечно-конечно! – вступилась Вера, – мы непременно придем.

– Почтем за честь, – обреченно подтвердил я.

– В субботу, к семи. И захватите пару-тройку бутылочек вина, ну и там десерт, фрукты, – скомандовала Элен и загрохотала по лестнице, даже не вкусив шоколада с вареньем.

Оказалось, что m-lle Жемочкина поселилась возле башни Сен-Жак, на рю де Риволи. Крайне недурственный район. Вполне буржуазный. Уже на подходе к дому, из окон третьего этажа, мы услышали русскую речь и звуки граммофона. Голоса звучали очень громко, один показался мне подозрительно и неприятно знакомым.

Дверь открылась. Увы, я оказался прав. Раскрылись хищные объятия:

– Ба! Какими судьбами? Как поживаете, кого прижимаете? – радостно возопил Плеснёв. – Миль пардон за мой солдафонский юмор, Вера Филаретовна: шум фронта, злая воркотня фортуны, лишения и голод. Мерзавец был уже изрядно подшофе. – О! Я вижу, вы притаранили винца? Весьма кстати! Позвольте я вас провожу.

Тут нас перехватила хозяйка, церемонно расцеловавшись с Верой и небрежно сунув мне влажную руку.

– Прошу в гостиную, – оттеснив Плеснёва мощным крупом, протрубила Элен. – Все общество уже в сборе.

«Общество!» – вздрогнул я. «Воображаю этот зверинец!»

36

Стол был сервирован эклектично. Варшавское серебро и тарелки с отколотой глазурью. Многочисленные пирожные мирно соседствовали с арбузом, селедками, связкой баранок и, стоявшей в уголке, полупустой вазочкой черной икры. Преобладали же на пиру напитки: недорогое шампанское, дешевое бургундское, пара бутылок коньяка, а также водка и пиво. Мы опоздали всего на полчаса, однако присутствующие уже успели закусить, некоторые даже слишком.

Элен усадила Веру по правую руку, предоставив мне самому выбрать себе место. Я вынужденно оказался рядом с Плеснёвым, удачно разместившемся напротив икры.

Нас наскоро представили присутствующим. Помимо хозяйки и моего мохнатого знакомца за столом было два офицера, имен которых я не запомнил (третий воин прямо в сапогах возлежал поодаль, на потертом кожаном диване), испуганная дамочка неопределенного возраста, как оказалось – двоюродная сестра Элен, громоздкий господин лет пятидесяти, отрекомендовавшийся графом Чамовым, его бесцветная жена, а также возвышавшийся слева от хозяйки очень тонкий и очень молодой человек в пенсне и форменной тужурке железнодорожного инженера.

– Господа! – вскочил Плеснёв, наполняя фужеры, стопки и стаканы. – Господа, этот тост я желал бы возгласить за нашу прелестную хозяйку, ибо она достойна! Достойна всяческого восторга и прочая… Но! Видит небо, сейчас созрела насущность в другом алаверды. В эту тяжелую и страшную минуту для всего нашего отечества я, а также все остальные, просто обязаны осушить сосуды за нашу милую, истекающую кровью Россию!

– Виват, – чертом из табакерки вскочил первый офицер.

– Боже царя хра-а-ани, – с трудом поднявшись, затянул второй.

– Пью ренессанс отчизны, – веско чмокнул губами граф.

Плеснёв задышал мне в ухо вином:

– Хозяйка наша, обереги ее бог, бель фамм Элен извелась от одиночества до последней невозможности, вот и пригласила голубка побольше мужеского пола в поисках пары. Но господа офицеры больше коньяком интересуются. Не желают ее прелестей. Одна надежда осталась – этот вот блестящий вьюношь-инженер. Из поляков, глуп фантастически, эталонно. Ружицкий фамилия. Элен его изжуёт и проглотит!