Иван Ленивцев - Бабушка и «Варшавянка»

Командир молча указал на щит, висевший на пирсе, на нем белыми буквами на красном фоне было написано «Болтун – находка для шпиона!» Затем, хлопнув старпома по плесу, сказал:

– Гена, друг, может, хватить мучить своего командира нескончаемыми вопросами, ты что, забыл, что я без пяти минут холостяк, у которого в холодильнике пусто, хоть шаром покати? Лучше предложи мне перекусить, у тебя камбуз, поди вовсю работает. Ей-богу, с утра крошки во рту не было. Давай, приглашай голодного отпускника в свою хлебосольную кают-компанию.

Засмеявшись, они развернулись и направились к трапу. «Варшавянка» с любовью смотрела на их стройные, ладные фигуры в черных кителях. У трапа старший помощник приотстал, остановив пробегавшего мимо пожилого запыхавшегося мичмана. Спросил тихо, вполголоса, чтобы не услышал командир:

– Саныч, ты все имущество с плавбазы переправил?

– Так точно, кажись, все, – доложил тот, переминаясь с ноги на ногу, будто всем своим видом показывая, что ему некогда.

– Кажись, или все? – Не отставал старпом. – А спасательные жилеты? Лично я их нигде на лодке не видел. Ты их проверил сам, или опять кому перепоручил?

– Бог ты мой! Геннадий Андреевич! Товарищ капитан третьего ранга! Виновен, простите ради бога, забегался я с этой спешкой сумасшедшей! Разве за всем уследишь? – Принялся оправдываться мичман, зачем-то застегивая китель по самую верхнюю пуговицу. – Не беспокойтесь, я сейчас, сейчас! Я прикажу, прикажу, мигом доставят! Проверил, самолично проверил, в сохранности жилеты, только на некоторых лампочки не горят, должно быть, от старости подсели… окаянные!

– Понятно… Ну, Саныч, не ожидал. Ты вот что, бросай все дела, задницу в горсть, но чтоб через час спасательные жилеты были на борту. Вам все понятно, товарищ старший мичман? Выполняйте!

Стемнело. Немые громады сопок нависли над городом, и он, чтобы не потеряться в темноте, осветил себя фонарями. На востоке, там, где океан, набухали водой темные тучи, явные предвестники грядущей непогоды. Кроваво-красная луна, опасливо косясь в сторону туч, предпочла обойти их стороной. Одиноко сиротливый луч маяка, раз за разом пытался установить узенькую световую дорожку на гладкой поверхности моря.

Лодка скрытно выходила из бухты. Все тот же ворчливый буксир с таким же закопченным напарником, осторожно оттащили массивное туловище лодки от пирса и отбуксировали ее в открытое море. Многоопытная лодка с пониманием отнеслась к мерам предосторожности, о которых позаботились люди – она хорошо знала значение таких слов, как скрытность, военная тайна, ее неразглашение и, конечно же – шпионаж. Особенно шпионаж. Это неприятно шипящее слово, она считала самым опасным. Похоже на нее шипели жутко уродливые, заросшие водорослями морские змеи в теплых водах Филиппинского моря, вблизи острова Гуам, где она следила за передвижением неторопливого верзилы – многоцелевого авианосца «Мидуэй», ну очень опасного своими противолодочными вертолетами, оснащенными очень чуткими гидроакустическими буями и самонаводящимися торпедами. Лодка также знала, что от шпионажа происходит слово «шпион». Шпионы, которые, как и морские медузы, обитают везде и всюду, могут находиться даже в собственном штабе соединения, что очень и очень опасно, потому как куда бы ни шла лодка, ее наверняка будут там ждать не для дружеской беседы, а чтобы вцепиться в нее мертвой хваткой и утопить легко, как пустую стеклянную бутылку. И тогда, чтобы спастись, лодке придется покрутиться-повертеться, не хуже живой рыбы на горячей сковородке – так, иногда говорят люди, когда речь заходит о преодолении каких-нибудь труднопреодолимых испытаний.

Почувствовав, как ослабли швартовы, лодка увидела, что буксиры повернули в родную гавань, на их приземистых мостиках задергались теплые огоньки. Прощаются, хрипатые!

– Командир, с буксиров семафорят: «Счастливого пути! Ни пуха вам, ни пера!»

– Сигнальщик, передай: «Спасибо за работу!» И пошли их к черту!

«Катись к черту, старый ворчун! – Закричала лодка, опережая сигнальщика. – Старик, жди меня! Слышишь, жди! И запомни: я еще поживу, мы посмотрим, кого вперед на корабельное кладбище уволокут! Посмотрим!»

– Боевая тревога! Всем вниз! Проверить наличие людей! Рубочный люк задраен!

– Боцман! Ныряем на сорок!

– Есть, нырять на сорок!

– Курс двести! Скорость – пять узлов!

– Так держать!

– Есть, так держать!

– Говорит командир. Поздравляю экипаж с выходом на боевое дежурство!

Набухая водой, лодка устремилась в мрачную глубину.

«Надо бы картошечки подогреть, да чайку погорячей, может, сынки заглянут…» – подумала баба Маня, осторожненько прикрывая раскаленную дверцу печи. Сынками она называла воинов пограничников, день и ночь охраняющих это далекое побережье России. Старушка жалела молодых парней, в любую погоду сбивающих ноги по узеньким тропинкам над скалистыми обрывами. Пограничники частенько заглядывали «на огонек», зная, что седенькая бабулька, по ночам охраняющая сарай со старыми, вряд ли кому нужными сетями, никогда не выпустит их в ночную темень, не угостив картошкой с рыбой, не напоив горячим чаем; при этом у нее для каждого из них найдется доброе слово, отчего и служба покажется не такой тяжкой, а темная ночь будто посветлеет. «Эта бабуля – точно лучик в темном царстве!» – Так про нее однажды высказался младший сержант по имени Максим, призванный из далекого уральского городка Нижняя Салда. Грамотный был паренек, демобилизовался недавно.

«Где у меня был чай? Ага, нашла… – бормотала баба Маня, насыпая пачечный индийский чай в беленький чайничек с треснувшим носиком. – Ну, вот и готово… накроем его тряпочкой, пусть настаивается… Солдатики, поди, промокли, чаек им будет в самый раз: и согреет, и настроение подымет, поди трудно им в такую погоду службу править, ой как трудно! Сейчас только и слышно: дескать, всем трудно. Трудно, кто же спорит, но при чем здесь солдатики, чем они-то перед страной провинились, коль их на голодный паек посадили? Как-то неправильно это, у нас завсегда армию и любили, и почитали потому как – все мужики из рода в род, в армии служили. И это действительно так – все служили: и прапрадеды, и прадеды наши, и деды, и отцы, и мужья с сыновьями; служили верой-правдой и царю батюшке, и советской власти служили, и нынешнему президенту служат, хотя и говорят, будто он горький пьяница. Всем властям служили, за всех буйные головушки ложили, живота своего не щадили. Всякое, конечно было, однако такого наплевательского отношения к своей армии, что-то не припоминается… – размышляя, баба Маня, кажется, забыла и про чай, и про картофель на печке. – Вот пусть кто мне в глаза ответит: можно ли голодному воину службу править? Конечно, и такие найдутся, кто скажут: «да, можно». Да вы мне хоть кол на голове тешите, я все равно не поверю, а прямо скажу: такого быть не может! Такое в голове не укладывается! И это не пустой трезвон.