Виктор Ростокин - Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное

В литературной жизни России ныне наблюдаю такую картину: к юбилейным датам известных писателей и поэтов выпускаются многотомники избранных произведений. Явление это, безусловно, положительное. Но, к сожалению, в них отсутствуют новые произведения, новые мысли, отражающие реалии XXI века. Ростокин и тут на высоте. В его юбилейный двухтомник вошли новые, ранее не публиковавшиеся произведения. Они убедительно показывают, что наш юбиляр продолжает творчески расти.

Виктор Алексеевич счастливый человек. У него много друзей, учеников. Он издал большое количество книг, получил признание как поэт и прозаик во всей России и за рубежом. Но! Все это ему никто на блюдечке не преподнес. Он все это выстрадал в муках! Своим примером Виктор Алексеевич учит нас, что жизнь – это лодка, которая устремлена против сильного течения. Только перестанешь грести веслами, и тебя тут же снесет вниз. Хотите добиться успеха? Гребите изо всех сил!

Ростокин, капитан веры, уверенно ведет свой корабль во всех направлениях и при любой погоде. Команды «суши весла!» вы от него не дождетесь!

Уже в ранних произведениях Виктор как-то сразу уверенно повернулся «на иконный восток», осторожно протирал «стекло на божнице», увидел, что «Иисусова слеза вдруг омыла небеса». Единожды выбрав дорогу к Богу, он уже никогда с нее не сворачивал! И все свои зрелые годы Виктор Алексеевич жил и творил с верой в Бога и людей.

Владимир Подгайный, член Союза журналистов России

Проходят долгие часы, а за окнами тот же однообразный ландшафт: балки, холмы, пашни, деревушки, пестро припорошенные снежком непогожего, ненастного предзимья. И порой начинает казаться, что поезд заблудился и кружит по одной и той же местности.

– Русь захолустная, – невольно подумалось мне вслух.

– Хуже, – словно этого и ждал, с сердитой поспешностью встрепенулся рядом сидевший со мной старичок с двумя медалями. – Поглядите, поглядите! – острым локтем, как копьем, посунул он меня и привскочил с места. – Неубранный подсолнух! А полчаса назад была кукуруза… Тоже на корню! А сколько брошенной тыквы, арбузов! В старину за три оброненных колоска три года тюрьмы давали!

– Однако жили еще беднее, – включился в разговор человек в рясе, с полуседой бородой и понимающими ласковыми глазами; на груди у него бирюзово поблескивал крест. – Нет, строгостью, кнутом, запугиванием добра не сотворишь.

– Куда это годится, – скорее всего не вникнув в смысл слов, сказанных батюшкой, продолжил старичок и еще раз больно двинул меня в бок. – Разве сложно виновных разыскать? Сталина бы поднять на годок-другой, он бы навел порядок! Полстраны поставил бы к стенке! Только так и можно навести порядок!

Батюшка, не делая лишних движений, но и без скованности охотно настроился на вдумчивую, неспешную беседу, к тому располагала длинная дорога и серые, безликие дали.

– Я хорошо понимаю ваше беспокойство по поводу погибшего урожая. Судя по всему, вы сельский трудяга.

– Бывший. Щас между городом и деревней. В одной стороне – внуки, в другой – изба да старуха. Нагостился. Теперь еду пригрубок топить дровами да окуньков ловить в Медведице. Чего нам, старикам… Заслужили!

Скособочив голову, он, как гусак, многозначительно покосился на свои медали.

– Да. Но все же… Вот вы говорите, найти виновных… Все мы нынче равные виновники во всех бедах и грехах. Кто дозволил молодым людям спиваться, употреблять наркотики, не работать, не служить в армии? Ничего нового я не открываю. Сие ведомо всему поднебесному миру.

– Ведомо. Но от этого не легче, – пытаясь перехватить миролюбивую интонацию голоса человека в рясе, промолвил я.

– Свят-свят, не скоро на путь праведный встанет народ! Ведь сколько его дурачили, мытарили, трепали, душили! И стал он, как круженная овца, у которой в мозге завелись черви. Потому-то счастье для нас, россиян, как в промозглой ночи ярко вспыхнувшее пламя костра – просторно осветит, теплом повеет и вдруг осядет, поутихнет и останется пепельный налет.

– Да, именно, – в свою очередь и я вдарился в философию за «пострадавший народ». – В России все для нас, ее жителей, все родное до печенок… потому что ничегошеньки не имеем. А высшая привилегия – сколько вздумается глядеться в небеса. И еще – в любой момент ни за что и ни про что оказаться за решеткой или быть убитым уличным подонком или психом-ментом. А когда умрем, непременно окажемся в раю. Как мученики.

– Лепно рассуждаете. Хотя в какой-то мере книжно.

– А вот послушайте экспромт:

Рядом с батюшкой сидела девочка лет четырнадцати. Она хотела спать, то и дело щекой прикладывалась к сумке, которая лежала у нее на коленях. После того как я прочитал стих, она оживилась, спина ее разогнулась.

– Выдумка? – взгляд ее иронично-снисходительный.

– Быль.

– С тобой случилось?

– С моим лирическим героем.

– Ты поэт?

– У стопы памятника Пушкина постоял…

– Не поняла…

В эту минуту с грохотом откатилась дверь. В купе ввалился крепко поддатый парень.

– Ты пятый лишний! Вали отсюда!

– Эт кто мяукнул? – грозно насупился парень.

– Ва-а-али я сказа-а-ала! – в растяжку сердито повторила девочка. – Тебе че, повторять надо?!

– Повтори, котеночек! Сделай одолжение!

– Сам напросился…

Девочка отбросила на пол сумку, вскочила, как кенгуру, высоко подпрыгнула и ступнями обеих ног ударила непрошеного гостя в грудь. Тот, мотнув головой, спиной грохнулся в коридоре на пол.

С трудом поднялся:

– Извините. Я Гришку ищу. У вас его нет? Вижу, что нет. Удосто… удостоверивался.

Потом его голос слышался от соседнего купе:

– Друга потерял. Гришкой зовут.

– Какой он из себя? Белобрысый? Носатый?

– Че вы, в самом деле… носатый… У него носик с мизинчик.

– Во што одет?

– Да че вы… Какая к хренам одежда. У него мех.

– Обезьяна, что ль?

– Ты сам обезьяна! Кобелек потерялся! Гришкой зовут! А меня Васькой!

– Вот убедились! Я же говорил! – саданул меня локтем старичок. – Хамы на каждом шагу! Залил зенки и ходит нарыпается. А скажи ему: на полях картошка пропадает, нужны рабочие руки – начнет юлить, брехать! Зачем ему горбатиться над бороздой!