Александр Крылов - О плотницком деле, тайнах и любви

‑ Вот гляжу я на тебя, везучий ты парень, Костька, ‑ всё тем же весёлым тоном проговорил таксист.

‑ Это почему же? ‑ спросил Константин.

‑ Ну как же, ‑ отвечал Сумкин, ‑ с француженкой познакомился, любовь, понимаешь, амур-тужур и всё такое!

‑ Пошёл ты Жора на хер! – резко отреагировал Константин и рванул ручку дверцы машины с желанием выйти из неё.

‑ Сидеть! – стальным, жёстким тоном, внезапно взявшимся непонятно откуда, окрикнул Константина Сумкин. И уже ровным голосом, без тени прежней весёлости проговорил, ‑ я тебе не Жорик, я капитан госбезопасности Георгий Николаевич Паршин, и с тобой тут не просто так прохлаждаюсь.

Удостоверение на фамилию Паршина мотнулось перед Костиными глазами и исчезло во внутреннем кармане куртки таксиста Сумкина так же быстро, как и появилось.

‑ Вы что же это, гражданин Раевский, всерьёз решили, что мы вот просто так вам позволим нарушать ваши должностные инструкции, знакомиться с иностранцами, вступать с ними в интимную связь, вести антисоветские разговоры? А?! Что молчите-то? Ну ответьте мне хоть что-нибудь. Вы ж не мальчик, когда знакомились, понимали, чем это может обернуться для вас.

Сумкин-Паршин смачно затянулся дефицитной сигаретой и пустил колечко дыма в Костину сторону. Последний же, едва справившись с состоянием шока, в которое его повергло откровение таксиста-хамелеона, собрал в кучу всё своё присутствие духа и проговорил:

‑ Никаких антисоветских разговоров я не вёл и инструкций не нарушал! А познакомился с Ириной чисто случайно в городе, когда был не на работе.

‑ Ну, сучёнок, ты меня достал, ‑ проворчал Георгий Николаевич, ‑ он пошарил на заднем сиденье машины, нащупал пачку фотографий и шмякнул их на торпеду Волги, ‑ на, смотри!

Пытаясь по возможности сдержать дрожь в пальцах, Костя взял их в руки. Он увидел на фотографии копию своего письма Ирине!

‑ Ну что, гражданин Раевский, как говорится, «ваши карты биты…», ‑ ерничал Паршин. ‑ Давай так: если не хочешь продолжить этот разговор у нас в Управлении, не хочешь, чтобы мы провели у тебя дома обыск, чтобы «подшили» тебе связь с родителями твоими, антисоветчиками, не хочешь работу свою потерять, а, самое главное, если хочешь продолжать встречаться со своей французской знакомой, то тогда вот что, ‑ Сумкин-Паршин закурил ещё одну сигарету, приоткрыл стекло машины и смачно сплюнул, ‑ будешь мне регулярно рассказывать всё, что сумеешь у неё выспросить, а о чем спрашивать ‑ я тебе подскажу. А суметь выспросить тебе придётся, иначе, брат Костька, на кукан и ‑ того… Мне и так немалых усилий потребовалось, чтобы тебя перед начальством отмазать, они тебя сразу хотели в кутузку, шутка сказать: папаня антисоветски настроенный элемент, из страны высланный, а сынок пытается с Западом контакт установить. А я им говорю, мол, давайте парню шанс дадим искупить и всё такое, ведь сын за отца не в ответе, одним, словом, можно сказать, я за тебя поручился, так что ты брат Костька меня не подводи и мне помоги. Да не переживай ты так, ‑ Сумкин хлопнул Костю по плечу, ‑ ну не ты первый и не ты последний!

Раевский слушал всё, что говорил капитана КГБ и пытался лихорадочно сообразить, что же ему сейчас делать, что ответить. Но ничего путного в голову ему не приходило.

‑ Я не буду этого делать, ‑ вдруг выпалил он решительным тоном, мотнув головой.

‑ Что ты сказал? – переспросил Паршин, ‑ «не буду?!». Что, ложная щепетильность взыграла?! Все советские люди готовы выполнить свой долг перед Родиной, а этот отщепенец ‑ «не буду». Я смотрю, жизнь-то тебя ничему не учит! Не надоело по конюшням да столярным мастерским щемиться?! А? Да ты вообще дышишь, пока тебе Родина позволяет, мы же всё про тебя знаем, всё! И потом, ты работаешь в гостинице, которая у нас считается объектом повышенного контроля. Мы же знаем, как именно ты туда попал, и что тебя предупреждали, что можно делать, а что категорически запрещено. Да и тебя же никто не заставлял переться в чужой номер в нарушение всяких инструкций. И откуда такая наивность? Ты пришел в коллектив, где все на виду и все друг про друга всё знают! И ‑ на тебе!

Внезапная мысль пронзила Костю: «Неужели и дядя Ваня стучит им?! Если это правда, то и про меня он им тоже всё рассказывал? А что, собственно, именно «всё»? Не про Маркса же шутки. Хотя кто их разберёт, что у них шутки, а что ‑ нет».

‑ В общем, так, гражданин Раевский, ‑ вновь жёстким, но теперь спокойным и уверенным тоном подытожил Паршин, ‑ или Вы добровольно согласитесь на сотрудничество с нами, и тогда мы поможем вам восстановиться в институте, сменить со временем место работы, вы даже сможете жениться на вашей русской француженке, если, конечно до этого дойдёт! Или же, в случае вашего отказа, вас, как, впрочем, и госпожу Ирину Токмину, ждут очень большие неприятности! Подумайте обо всем спокойно на досуге, не рубите с плеча. О себе не хотите подумать ‑ ваше дело. Но подумайте о любимом человеке. К чему ей-то карьеру ломать. Тем более многого мы от вас требовать не станем, будете нас информировать так, для порядка. Вы свободны, идите пока, думайте, я с вами сам свяжусь – Лжетаксист затушил сигарету, повернул ключ зажигания, заводя мотор и давая тем самым понять Косте, что беседа окончена, и он может выходить из машины.

Раевский вышел из такси, машина сорвалась с места и на скорости, помигав жёлтым огоньком поворотника, скрылась за углом выходившего на улицу Горького дома.

Серая муть московского зимнего утра проступала всё более явственно, пошёл снег, было холодно и снежинки, падая на только что очищенный сгорбленным дворником асфальт, не таяли, а вновь покрывали его тонкой пеленой. Дворник всё сметал и сметал снег с тротуара, а тот всё падал и падал, усиливаясь и засыпая не только асфальт, но его шапку, плечи и спину. Раевский медленно брёл по улице Белинского в сторону, противоположную той, куда уехало жёлтое такси. Он уже успокоился и мог думать. Костя знал, что посоветоваться не с кем, что решение он должен принять сам. Для него оно очевидно. Нужно лишь собраться с мыслями и духом, чтобы сделать этот шаг, столь трудный и нежданный именно сейчас, когда как ему казалось, что мир вокруг изменился, наступили те самые перемены, которых он так ждал. И вдруг вспомнился опустевший город, захотелось укрыться в нём, пройтись по улицам, заглянуть в окна домов, постоять во двориках. Быть может туда стали возвращаться люди в надежде, что скоро враг отступит и начнется новая, счастливая жизнь…

Глава 5

Выгибаясь дугой, фирменный скорый поезд «Москва-Волгоград» медленно крался у подножия Мамаева кургана к центральному вокзалу. Пассажиры вышли в коридор купейного вагона посмотреть на величественный монумент «Родина-мать зовёт». Проходивший в это время проводник понимающе кивал головой. Молодые немцы, шумевшие в своем купе накануне вечером, теперь, притихшие, смотрели во все глаза в окна, вцепившись в вагонные поручни. Рядом с ними выделялся пожилой немец в светлом костюме, с седой шевелюрой аккуратно зачёсанной назад копной волос, открывавшей высокий лоб. Правая щека его была обезображена шрамом, шедшим от нижнего века к подбородку. Когда он положил руки на поручень у вагонного окна, стало заметно, что на левой руке отсутствуют два пальца. ‑ Gott zei dank, Schön wider, schon wieder bin ich da… ‑ тихо повторял он. Молодой человек, стоявший рядом, с удивлением взглянул на него. Заметив его взгляд, пожилой немец произнес довольно сносно по-русски: