Александр Крылов - О плотницком деле, тайнах и любви

‑ Я говорю, слава Богу я вновь здесь. Я опять приехал сюда, ‑ он смахнул слезы и продолжил уже более твердым голосом, ‑ я воевал тут, я был в Сталинграде, в том котле, в окружении. Мне повезло, я выжил, моим товарищам ‑ нет. Они все погибли. Все мои боевые братья. Вот уже почти десять лет, каждый год, я приезжаю сюда. Пока жив, буду приезжать! Русские, в отличие от нас, немцев, знают здесь, где могилы их солдат… Мы ‑ нет. Для меня Мамаев курган ‑ тоже место, где лежат мои товарищи. Я преподаю в университете. Вот, везу с собой группу. Эти ребята со мной едут, чтобы почтить память моих погибших братьев. Не нацистов, не воевавших за Рейх, а просто убитых на войне людей, чьи родственники оплакали их, но не забыли и чтут их память. И мне важно, чтобы эти молодые ребята знали и помнили весь тот ужас, что творился тогда. Понимаете ли вы меня?

Молодой человек утвердительно кивнул головой.

‑ Я понимаю ваши чувства, и тоже считаю, что память об ушедших людях должна жить в сердце оставшихся живых.

Седой немец протянул руку,

‑ Я рад, что вы понимаете мои чувства. Меня зовут Томас Гингер, я родом из Бремена.

Молодой человек протянул свою ладонь в ответ и слегка помедлил с ответом.

‑ Мое имя, ‑ секундная заминка ускользнула от внимания собеседника, ‑ мое имя Иван, Иван Конышев.

‑ Очень приятно, ‑ пожилой немец улыбался открыто и искренне.

Произносить новое имя пока что давалось с трудом. И еще его все время беспокоил вопрос, каким был тот, чье имя теперь приходилось носить. Иван Петрович Конышев. Все, что случилось после декабрьского раннего утра, после встречи с Паршиным, бывший Константин Раевский вспоминал часто и на разные лады. Но по какому бы кругу ни бежали мысли воспоминания о случившемся, итог был неизменен. В той ситуации выбор был невелик, да и времени рассуждать особенно не было. Он сумел не поступиться совестью, что было очень важно для него, но заплатил непомерно высокую цену. Отношения с Ириной пришлось прервать, и, судя по всему, надолго. И это не давало ему покоя, тяжелым камнем лежало на сердце, отодвигая на задний план переживания, что теперь ему предстояло начинать свою новую жизнь с абсолютного нуля при полной неопределенности перспективы будущего. Самым любопытным для Кости в его размышлениях был очевидный факт, что все произошедшие позже события, как оказалось, были предопределены много раньше! А началось все с того, что только что поступивший на должность плотника в гостиницу «Интурист» Раевский, помог сбежать от милицейской облавы двоим фарцовщикам, один из которых приходился близким другом Саше Пузыреву или Пузырю, как позже выяснил Костя, называли его приятели. Он вывел их через запасной выход цокольного этажа, припрятав в мастерской вещи, которые те купили у иностранца. Уходя, приятель Пузыря предупредил Костю, что тот зайдет позже забрать «товар». И спустя некоторое время Александр Пузырев появился на пороге плотницкой мастерской.

Невысокого роста, в синей «Аляске» с капюшоном, отороченным мехом, в слегка потертых джинсах, заправленных в финские сапоги на каблуке с подъемом, Пузырь производил впечатление человека, у которого все в полном порядке. Он подмигнул Косте, забрал пакет с вещами, небрежно сунув его в кожаную сумку, которая висела на плече, пожал Раевскому руку и, уже уходя, бросил:

‑ Заходи, сосед, в гости. Бухнем, чутка пообщаемся. Я тут рядом, напротив, работаю, в анатомичке. Зайдешь в дверь слева, на вахте спросишь Пузырева с кафедры анатомии, тебе покажут куда идти. А я предупрежу.

Знакомых в Москве у Раевского было мало, поэтому пренебрегать приглашением он не стал, и после работы отправился в гости. Тот поход Костя запомнил надолго. Длинным коридором первого этажа его направили к двери с маленькой табличкой «Лаборантская». Постучав, Костя толкнул дверь и оказался в небольшой комнате с зарешеченным окном, выходившим прямо на гостиницу, в которой он работал. Справа от входа стоял добротный широкий кожаный диван с высокой спинкой, венчавшейся кожаным же валиком. Прямо перед входом у окна ‑ стол, на столе электрический самовар среднего размера, и что-то еще, что именно Костя не успел разглядеть, так как его внимание привлекла распахнутая дверь слева. В проеме двери виднелись металлические стеллажи с уложенными на них человеческими телами с замотанными бинтами головами и конечностями. Пузырь появился в проеме двери в видавшем виды белом халате и в тех же джинсах, в которых приходил в мастерскую, но без сапог, а в синих кедах.

‑ О, здоров, сосед, ‑ он протянул Косте руку, другой одновременно прикрывая за собой дверь, ‑ а я тут материал готовил, завтра с восьми студенты должны быть. Ну, садись, не стой, сейчас и чаю сварганим и чего-нить покрепче! ‑ Хозяин лаборантской открыл створку узкого шкафчика, стоящего у стены, извлек оттуда пачку чая, бутылку коньяку, лимон и пару яблок. Из холодильника достал жареную курицу, хлеб и свежий огурец. Последнее было поистине чудо, ибо с наступлением холодов, огурцы, как и помидоры, исчезали в Москве с прилавков магазинов напрочь. Тем временем электросамовар уже кипел вовсю, и гостеприимный хозяин деловито щедро насыпал заварку в заварочный чайник и, наполнив его кипятком, водрузил в центр стола.

Александр Пузырев работал старшим лаборантом на кафедре анатомии 1-го Мединститута уже третий год. Как он туда попал, почему именно туда и кто его утвердил в этой должности, никто из его многочисленных друзей не знал. Впрочем, это никого и не интересовало. Помимо работы Пузырь учился на биофаке Педагогического института на заочном отделении. А перешёл он туда из Бауманки. Пообщавшись с Пузырем, становилось совершенно непонятно, почему он стремился получить диплом биолога. Первоначально можно было подумать, что человек находился в поиске самого себя. Или ему просто нравился процесс учебы настолько, что он наслаждался им в надежде сделать его постоянным. Часто, знакомясь с кем-либо, представлялся коротко: «Саша, вечный студент». Но позже, пообщавшись с Пузырем более длительное время, Костя смекнул, что статус вечного студента и, в общем-то, необременительная работа лаборанта давали Александру Пузыреву некие преимущества, которые были так важны для человека, живущего в советском обществе, привыкшему к единообразию мыслей и быта и мало приемлющего людей, старавшихся жить по собственным правилам. Таковых правил у Пузыря было несколько. Первое правило ‑ свобода выбора и мыслей никогда не озвучивалось, но его присутствие ощущалось во всех поступках и суждениях. Второе правило ‑ зарабатывай много, но никогда не жалей о потраченном, иногда прорывалось в звучавшей из его уст поговорке: «Деньги, как навоз ‑ сегодня нет, а завтра ‑ целый воз!» Чтобы соответствовать этой поговорке, Пузырь зарабатывал много, покупая и перепродавая хорошие импортные вещи, некоторые из которых попадали к нему прямиком из той гостиницы «Интурист», в которой работал Костя. В основном это была одежда. Вещи покупали у иностранцев, останавливавшихся там, а иногда и у ее персонала, который сам приобретал их у гостей. Подобный образ жизни подразумевал большое количество знакомых, которым Пузырь перепродавал всё это дальше или через которых делал это. Знакомых было поистине много и практически во всех сферах. Этими знакомствами Пузырь периодически пользовался, так как к нему частенько обращались за помощью. Помогая связями другим, Саша Пузырев также не пренебрегал пользоваться ими и сам, не оставаясь при этом в долгу и тем самым приобретая репутацию «своего человека» во многих слоях общества, что было весьма важно в то время. Со стороны можно было подумать, что подобный образ жизни должен был бы пропитать его насквозь цинизмом и духом потребительства, что было так, но лишь отчасти. Пузырь был обаятельным и остроумным в общении, а еще, несмотря ни на что, от него всегда исходила некая человечность, чего так часто не хватает во многих людях и что так высоко ценится. Раевский быстро уловил это и сразу расположился к Пузырю, стараясь не обращать внимания на все остальное.