Ольга Келлер - Как бить лапами и не опустить руки!

Вскоре книга стала для меня ценнее, чем самая вкусная конфета. Чуть позже начались чтения ночью с фонариком под одеялом, в школе под крышкой парты, в транспорте, если повезёт и достанется сидячее место. Проглотив все книги в детской библиотеке, перешла на взрослые в одиннадцать лет. Прочитала «Тихий Дон» Шолохова, и мне понравилось, особенно про любовь!

Ну, любовь у меня тоже была. Впервые влюбилась лет в пять. Мальчика звали Саша, а фамилия Баранов. Жил на последнем этаже нашего двухэтажного дома, ходил во второй класс – для меня тогда он был взрослый, как студент! Часто поджидала Сашу Баранова у подъезда, делая вид, что он меня нисколечко не интересует. Но он, конечно, не обращал на меня никакого внимания. Так, мелочь пузатая крутится под ногами.

Перед школой родители отправили нас с Таней отдыхать на Азовское море, в Ейск. Всю дорогу смотрела в окно, ждала, когда же появится море. И дождалась. Оно, золотое от солнца, обрушилось на меня бескрайним простором, а песчаные берега смотрелись как рама дорогой картины. Приехали ночью, пошли сразу купаться – вода была тёплая, как парное молоко. Такого наслаждения от моря больше никогда не получала.

Таня надо мной издевалась, каждое утро заставляя пить для здоровья гоголь-моголь. Ну и гадость, я вам скажу. Но днём уж отыгрывалась: как только видела парней, которые с интересом поглядывали на сестру, тут же подбегала и кричала: «Мама, мама, пошли со мной!» За такие выходки получала нагоняй, но это было уже потом.

А в поезде, когда ехали назад в Мурманск, мне пришлось всю ночь не спать и сторожить Таню, чтобы не украли. Она была красавицей – голубоглазая блондинка с великолепной мраморной кожей и очаровательной улыбкой. Я слышала, что молодой офицер всерьёз предлагал ей выйти с ним на какой-то станции, звал замуж. Он был коренастым, круглолицым, всё время вытирал пот со лба платочком и страшно мне не нравился. Таня не согласилась, но он, видно, ещё на что-то надеясь, написал адрес на бумажке, положил её на стол и вышел.

Родители нас встретили. Мы одарили их южными плодами – чемоданом абрикосов и большим арбузом, дружно съеденным дома.

Завтра в школу. На стуле висит форма – коричневое платье в складочку, с белым воротничком стоечкой, и белый же фартук. Внизу стоят красные туфли с ремешком, особая моя гордость – там есть каблучок. Правда, всего один сантиметр, но это уже не сандалии…

Родители мои родом из Костромской области: папа из деревни Королёво, недалеко от города Шарьи, мама из деревни Терехово, Буйского района. Здесь очень красивая природа – леса, поля, реки, чистейший воздух.

Про Королёво папа рассказывал интересную историю. В конце XVIII века три брата пришли то ли с Дона, то ли из Сибири. Раскорчевали лес, засеяли поля, построили дома. Приусадебные сооружения все под одной крышей. На сеновал можно было въехать на лошади с повозкой. Так в этих местах никто не строил! Взяли жён из соседних селений, назвали свою деревню «по-королевски» и зажили в сытости и достатке. К 17-му году имели лавки в Москве и Петрограде (ныне – Санкт-Петербург). После раскулачивания вся деревня переехала в Мурманск.

Родители рано осиротели. Маму воспитывала мачеха, отца – сестра, которая была старшего его на два года. Горя хлебнули сполна, ласки не видели, не знали, что такое настоящая семья.

Мама в Великую Отечественную войну работала проводницей на санитарном поезде. Повидала многое. Помогала, чем могла: перевязывала, кормила раненых солдат. Ужасно уставала. Зато ей выдавали продуктовые карточки, которые она оставляла младшей сестре и брату.

Маме тогда было восемнадцать, но выглядела она как ребёнок, худенький и очень старательный. Её все любили, жалели и подкармливали.

Однажды, после нескольких напряжённых дней приёма раненых, маме разрешили поспать. Она закрылась в купе проводника и крепко уснула. И тут началась бомбежка. Снаряд попал рядом с маминым вагоном, и состав перевернулся в образовавшуюся огромную воронку. После того как бомбардировщики улетели, девушку не смогли найти ни среди убитых, ни среди раненых, ни среди живых. Тогда один из солдат перелез в вагон через разбитое окно и смог до неё достучаться. Мама так крепко спала, что ничего не слышала.

Санитарный поезд с юной проводницей первым приехал в Ленинград после снятия блокады. Больше мама ничего нам не рассказывала. Не хотела вспоминать.

Папа воевал. В восемнадцать лет оказался на фронте. В штрафной роте: так наказали за прогул. Он тогда потерял продуктовые карточки, пропуск на завод и все документы, а без них на работу не пропустили. Вечером за ним приехали. В камере просидел один день, а утром предложили на выбор: или в тюрьму, или на фронт. Выбрал второе.

Сначала был пулемётчиком в штрафной роте 97-й стрелковой дивизии 3-го Белорусского фронта под Кёнигсбергом (Калининград). В первом же бою единственным из роты остался в живых. Нашли его у пулемёта без сознания, но живого. Лёгкая контузия.

Затем воевал уже в обычных войсках, пока в одном из жесточайших боёв за небольшую деревушку в пятнадцати километрах от Кёнигсберга не был тяжело ранен в голову. Осколком снаряда ему оторвало левую щёку и часть носа.

Но ему повезло: медсестра под свистящими пулями и взрывами снарядов перевязала рану и вынесла солдата с поля боя. Дотащив до лазарета, передала врачам. Кто она, ангел, который спас отца от смерти и дал шанс его будущим детям появиться на свет? Ведь не заметь она вовремя раненого бойца, не было бы нас с Танюшей. Спасибо, сестричка, и низкий поклон!

Оперировали в полевых условиях. Затем направили отца в московский госпиталь, где ему пересаживали кожу несколько раз в течение года. Материал брали с ягодицы и, как смогли, восстановили лицо. Молодость брала своё, раны затягивались.

День Победы отец встретил в Москве. Рассказывал, как поначалу каждого переполняла радость: все обнимались, целовались, стихийно начинали петь, плясать. К вечеру первые эмоции уже улеглись. И когда запустили салют, раненые молчали, а многие плакали. Вспоминали родных и близких, которых не вернуть. Вот такая она – радость со слезами на глазах.

Папа почти никогда не говорил о войне. Только однажды. Ему тогда было уже около семидесяти, и мы 9 мая всей семьёй собрались за праздничным столом.

Отец выпил рюмочку и загрустил. Поглаживая награды, рассказал, что как-то раз убил немца, глядя тому в глаза. Похожего на него самого: светловолосого, курносого и веснушчатого. Шли в бой, добежали до вражеского окопа. Папа спрыгнул – а там лопоухий мальчишка, смотрит на него и наводит винтовку. Отец успел выстрелить первым. Прошло пятьдесят с лишним лет, а он в подробностях помнил то мгновение. Помолчав, тихо сказал: «Дети, это война. Или он меня, или я его».