Юрий Лифанов - Не спится…

Они еще не вышли с пароходика, когда Зимин увидел, как Анна поднялась на берег. Одна, совсем одна… Всю дорогу до первой развилки, где он мог в тот первый раз проститься с нею, Зимин не спускал с нее глаз. Она шла торопливо и легко, а он никак не мог оторвать взгляд от ее удалявшейся фигуры, спешил.

– Ну ты совсем загнал меня! – возмутилась жена.

Вот и дамба. Перед ней Анна свернула на свою тропинку. Одна, совершенно одна. Это почему-то более всего расстроило Зимина. «Господи, ведь целый час можно было бы идти с ней рядом», – простонал он мысленно.

То, что происходило с ним потом, можно было бы определить словами «бес вселился»… Каждый вечер он бродил по тем же улицам, где когда-то видел ее. В каждой белокурой головке, в каждой хрупкой девчушке, идущей в толпе, он узнавал ее и поспешно, с волнением устремлялся вслед. «Где же ты? – не оставляла мысль. – Где твой дом, где твои окна? Вдруг с тобой что-то случилось? Вдруг беда какая с тобой, с ребенком? Почему тебя не видно? Может, уехала куда-то надолго, насовсем?» Эти мысли пугали его. Он уставал от ожидания и поисков…

Прошло несколько месяцев. Наступили и миновали новогодние праздники. Но все это время, каждый день, уже с утра Зимин мысленно готовился: а вдруг, вдруг встреча! Вечером, после работы, побродив безрезультатно по холодным ветреным улицам, он, хмурый, с мешками под глазами, упрекал себя в том, что давно уже не юноша с надеждами на будущее, а уставший от жизни человек, уже знающий, что любой его поступок не сможет изменить чего-либо в жизни, от себя не убежишь. Но он продолжал надеяться на чудо…

Зимин увидел Анну неожиданно, когда уже перестал надеяться. Январским днем, в субботу, он с женой бегал по магазинам. Давно они уже не ходили так, вдвоем, что называется, без дела, и редкие совместные походы за покупками превращались в этакий праздник. Зимин таскал авоськи, сумки. Жена, жалеючи его, готова была брать на себя часть ноши. Он не давал, шутливо возмущаясь, что она не может хоть раз в неделю пройтись как беззаботная женщина. Она в ответ заявляла, что уже привыкла к сумкам. Для Зимина эти слова опять звучали как упрек: что мне, мол, твоя помощь по субботам, хотя он и видел – она по-доброму тревожилась: не тяжело ли ему.

Да, Татьяна бывала добра и заботлива. Особенно это случалось в ее отпуск, когда не надо было думать о работе. Зимин говорил ей об этом, на что Татьяна отвечала: «Но ты же не можешь сделать так, как (следовало имя знакомого нувориша), чтобы я сидела дома». Эти слова для Зимина были самыми нестерпимыми. Случалось, он, когда бывал особенно раздражен, чуть ли не орал: «Не смей сравнивать меня с чужими мужиками! Я ведь не позволяю себе говорить, что эта вот или другая женщина добрей, умней, внимательней, терпимее!» Нет, Зимин не считал себя несравнимой, исключительной личностью, но всегда жил с мыслью, что не лишен других, более важных качеств, чем деловитость, и что за них он достоин уважения.

Забрели они в торговый центр, что был недалеко от их дома. После морозца там было душно. Покупатели суетились, толкались, пробираясь к прилавкам. Жена устремилась в какой-то отдел, а Зимин чуть поотстал. Когда Татьяна склонилась над прилавком, он через ее голову и увидел Анну.

Она терпеливо отвечала какому-то покупателю, показывала что-то другому, при этом успевала и упаковывать товар, и благодарить за покупку, оставаясь приветливой и спокойной. Зимин остолбенел. Столько времени он проводил на улице в надежде встретить ее. А она была совсем рядом.

И в этот раз Анна была такая же привлекательная, как и всегда. Улыбалась всем, будто была рада каждому, кто останавливался перед ней.

Словно почувствовав его взгляд, она подняла голову и, кажется, узнала его. Зимин едва заметно поклонился. Анна без улыбки кивнула ему и тут же отвернулась.

– Твоя! – с усмешкой коротко бросила Татьяна.

Зимин не стал изображать недоумение, оказывается, жена не забыла его рассказы об Анне и с первого раза запомнила ее в лицо. «Вот ведь, даже Татьяна ее сразу узнала», – подумал Зимин, но, ничего не придумав умнее, изобразил разочарование и хмыкнул:

– Продавщица…

– А ты относился к ней с таким трепетом, – мимоходом бросила Татьяна.

– Но она не похожа на торговку. Приветлива, внимательна, спокойна, – заговорил торопливо Зимин, оставив без ответа слова жены о его трепетном отношении, да, трепетно, что ж, мол, тут поделаешь, так было.

Зимин уже знал, что будет делать дальше. Завтра она, скорее всего, не работает, ну а в понедельник, перед самым закрытием, он непременно придет сюда и проводит ее домой.

В тот понедельник Зимин, как было решено, перед закрытием зашел в универмаг, покупателей уже было мало. Анну он увидел сразу. Она стояла за прилавком совершенно одна. Заметив его, улыбнулась, словно давнему знакомому. Потом он никак не мог вспомнить, с чего начался разговор. Кажется, как водится, спрашивал о том, как идут дела, как дочка. Наконец, боясь обнаружить волнение и чувствуя сухость во рту, решительно выпалил:

– Анечка, позвольте проводить вас после работы.

Зимин не помнил, удивилась ли она его просьбе, зажмурился на миг и услышал, как она мягко ответила:

– Да нет, за мною скоро муж приедет.

Разве могло быть иначе. Зимин бы сам удивился, прими она его предложение. И все-таки, все-таки…

Ему не стало больно. Просто что-то внутри трепыхнулось, и он, отрезвев, вдруг посмотрел на себя со стороны: нет, не на старый пуховик свой, который носил уже не одну зиму, не на вытертую шапку, а на себя, уставшего, обрюзгшего, с мешками под глазами… «Старый дурак, – мелькнула досадливая мысль. – Она ведь тебе в дочери годится. Чего бы ты ей сказал, согласись она на твое предложение? Как ты искал ее! Как ждал этой встречи! Но зачем, зачем ей это нужно? Ты для нее замшелый пень…»

Зимин простился и ушел.

Он знал, он был почти уверен, что Анна поняла его состояние и, может быть, даже посожалела из-за своего отказа. Но он был уверен и в том, что в эту минуту ее также тревожит мысль, а не увяжется ли этот странный человек за ней. Зимин представил, каково ей, и, не желая досаждать, лишь с минуту постоял у закрывающихся дверей: дождаться, нет?

«Да не обрадует ее твое внимание! – уверенно подумал он и пошел домой. – Домой, домой! Слесарь придет кран чинить на кухне. Жена просила быть пораньше…»

Кажется, сосед мой Петр, боец военохраны одного режимного по сей день предприятия, лучше всего чувствует себя в подвале нашего многоэтажного дома, или, уместнее сказать, в мастерской, которую он здесь оборудовал с разрешения какого-то чиновника ЖЭКа и постоянно обустраивает. Изредка забегая к нему сюда, замечаешь все больше уюта: то стены обклеит обоями, то обнаружишь аккуратненький подправленный диван, который видел на днях во дворе обветшавшим до предела и выброшенным кем-то из соседей.