Влад Длиннов - Вирус

«Красота в гармонии»

Снизу кто-то приписал розовой краской:

«Будь впереди на шаг, узнай больше».

Парень с рекламного плаката улыбается белыми ровными зубами, взгляд отстранённый, устремлён куда-то поверх фотокамеры. Лили говорит, что у него нет ни одной носогубной складки, ни одного изъяна.

Я думаю об этих плакатах и чувствую, как моё лицо покрывается апельсиновой коркой, каждый рекламный слоган выскакивает на коже ядовитым жёлто-зелёным угрём – раздражением и обидой, воспоминанием о прежней жизни. Эти рекламные плакаты – как заживающая рана на теле, которую постоянно хочется чесать.

Бугорки на лице расширяются и воспаляются, они нашёптывают мне истории о моей умопомрачительной карьере, высыпают на лбу розовыми прыщиками.

Лили давит на газ, и рекламный плакат растворяется в полумраке, достаётся на растерзание прошлому: темнота съедает надпись «красота в гармонии», уничтожает золотые часы, искривляет улыбку парня, убивает его идеальные трицепсы.

Мы уезжаем далеко-далеко. Покидаем территорию высокой моды.

«Прямо, прямо и ещё раз прямо!»

Узнав о диагнозе, я перестал носить яркую одежду, готовить на завтрак куриную грудку и заниматься в тренажёрном зале; я распрощался с душистым сельдереевым фрешем, листовым салатом и сушёным лососем. Я перестал быть антихолестериновой иконой. Я стал культивировать в себе образ обычного человека.

Фотомодель с плаката погребена в придорожной мгле.

Мы покидаем территорию высокой моды.

«Если хочешь найти меня, никогда не сворачивай», – написано на плакате.

Лили вытаскивает из ежедневника фотографии толстых девушек, которых бросили мужья. Лили говорит:

– Им наплевать на твой кариес.

Она говорит:

– Эти девушки будут счастливы пожертвовать всем ради тебя.

Безобразные чудовища, угловатые и неуклюжие, невзрачные и плоские – вот кого показывает Лили, вот кого она пророчит мне в жёны. Одиноких слоних с крокодильей пастью.

Лили говорит:

– Давай смотреть правде в глаза! Выглядишь ты не очень привлекательно.

Лили спрашивает:

– Как давно ты был у дантиста? Что случилось с твоими зубами?

Мои сломанные зубы – обломки космического корабля, которые дрейфуют по орбите.

Лили показывает мне фотографию одной из своих поклонниц и говорит:

– Посмотри. Она настолько страшная, что её муж покончил с собой.

Мы въезжаем в новый город, и нас по-прежнему преследует свет автомобильных фар. Лили оборачивается – яркие вспышки отражаются в зеркале. Лили говорит:

– Поехали ко мне, там нас никто не найдёт.

Моя мать тащит меня по зелёному коридору, мне всего шесть, и сопротивляться в этой ситуации бесполезно. Сколько себя помню, моя мать говорит одно и то же всю жизнь:

– Твоим мечтам не суждено сбыться.

Её лицо наполовину закрыто респираторной маской, причёска сдавлена голубым клоунским колпаком.

– Мы идём веселиться! – говорит мама.

Из кармана она достаёт связку ключей и пытается открыть дверь, ведущую в другой коридор – усеянный множеством комнат, – мы заперты в больничном лабиринте, где умирают в изоляции туберкулёзные больные. Мама останавливается у каждой двери и заглядывает в запотевшие окна. Она говорит:

– Весь земной шар живёт надеждой на лучшее. Но лучшее – не случится. Будущее не наступит.

Проходит ещё какое-то время, и она говорит:

– Будущее – это конфетка, которую съели, пока ты спал.

Растаявшая шоколадная конфетка, которая досталась кому-то другому.

Двери палат пронумерованы двузначными числами, ввинченные в стену таблички излучают ядовитое предупреждение:

«Изолятор! Вход запрещён!»

Мама говорит:

– Есть такие люди, которым таблетки уже не помогают. Они-то нам и нужны.

Мама рассказывает мне про умение признавать отсутствие перспективы, она говорит, что я должен научиться трезво оценивать события и не реагировать на негатив. Моя мать рассказывает мне про лекарственно-устойчивый туберкулёз – когда бактерии перестают реагировать на медикаменты.

Мама говорит:

– Чтобы найти туберкулёз, нужно сделать снимок. Нужно сказать «сыыыр!» в рентген-аппарат.

Мама говорит, что если на снимке обнаруживаются белые пятна, значит – пиши пропало.

– А если врачи находят в лёгких небольшие отверстия, тогда уж точно – всем твоим надеждам конец.

Возле одной из палат мы останавливаемся. Мама дирижирует связкой ключей, пока один из них не проваливается в отверстие, треск стоит на весь коридор. Мама открывает дверь и заталкивает меня внутрь.

В палате, как только я туда попадаю, раздаётся лающий кашель, громкий, как крик, как будто посреди ночи я ворвался на чужую ферму, чтобы ограбить, убить и изнасиловать её обитателей. Кашель вокруг – многооктавный, переходящий в болезненный плач, аномальный, с примесью крови.

Пациенты прикованы к железным балкам – их руки привязаны к кроватям резиновыми жгутами, во время кашля они выгибают спины, закатывают глаза, мочатся в постель. Я дёргаю ручку двери, но она заперта. Моя мать снаружи кричит:

– Чего бы ты ни добился, расставляя свои долбанные приоритеты, когда ты умрёшь, мир даже не вздрогнет!!!

Скрюченные позвонки пациентов царапают стены, лимфатические узлы распухают и душат их шеи, ноги пациентов гниют под одеялом, пропитанном потом. Тела людей, которые кашляют мне в лицо, – худые, испаряющиеся, обезмышценные. Большинство этих пациентов уже мертво, хотя они продолжают кашлять.

В воздухе витают бархатные прожилки туберкулёза. В лицо мне попадают маслянистые сгустки – я начинаю реветь, мне всего шесть, и сопротивляться бесполезно.

Одна из пациенток смотрит мне прямо в глаза и говорит шерстяным шёпотом:

– Развяжи меня!

Её морщинистая шея обвешана брыльями, ошмётками прозрачной кожи, при каждом приступе кашля они скачут и развеваются, как тряпичный флаг.

Пациентка отрывает голову от подушки и говорит:

– Из-за туберкулёза у меня начался нижний парапарез, мои мышцы в районе живота не связаны с нервной системой, я не могу управлять ими.

– Развяжи меня, – говорит пациентка.

Я вжимаюсь в угол. Забиваюсь под раковину. И тогда пациентка плюёт мне в лицо.

Спустя несколько часов мама открывает дверь, она тащит меня – заплёванного туберкулёзной кровью – по коридору, на ней по-прежнему респираторная маска, руки облачены в резиновые перчатки, мама волочит меня по полу, она приказывает мне встать, коридор окутывает эластичное «Дырявый членоплюй» – так мама даёт понять, что недовольна моим поведением, уборщица прижимается к стене, когда мы проходим мимо.

Мама кричит:

– Свинорылый мухомор!

Она говорит:

– Не думай, что я хочу тебя убить.