Мари Джи - Теория Большого взрыва

Меня успокаивают камни. Я люблю смотреть на переливы самоцветов. По моему, они бесконечно красивы. Я понимаю Лилит, которая их собирала. Я понимаю Лилит, которая бросила глиняного Адама, потому что он не понимал, чем ее восхищают камни. Я понимаю женщину, которую не любили, хотели, терпели, привыкали, но не любили. Я понимаю огненную душу, которой нравился ангел. Она никому не врала. Она не врала себе. На самом деле, запретный плод рая был алмазом. Именно из него создавали первые души. Идеально чистые, сильные души, которые со временем менялись как портрет Дориана Грея, перегорали и превращались в грифель для карандашей. Но когда-то, сразу после Рая, Землю населяли алмазные души. Прозрачные, просвечивающие светом и с нимбом над головой. И кровь чистых душ была голубой.

Был день святого Валентина и мой телефон отчаянно звонил. Я несколько раз отвечала на звонок, но ничего не слышала. По моему, бог был против этого звонка, он мешал ему ко мне пробиться. Звонивший был более чем настойчив. На четвертый раз я услышала его голос. Он был взволнован и растерян.

– Почему ты бросаешь трубку, чем я тебя обидел, я вообще никому никогда не звонил в день влюбленных, потому что у меня никого никогда не было. Ты самый близкий мне человек, ты понимаешь, я хотел, чтобы ты это знала, я хотел приехать и сказать тебе это на твой день рождения, но я в Нью Йорке. Просто подожди немного и я вернусь. Ладно? Слышишь?

– Я слышу.

– Я знаю, что ты лучше меня, по моему, ты еще лучше, чем я о тебе думаю, но подожди.

До этого звонка он не видел меня три года. Он звонил мне, но не видел. Он каждый раз звонил сказать, что приедет как только ему казалось, что он теряет меня. Он кружил рядом как мотылек вокруг лампы. Его грел далекий свет. Иногда людей устраивает то, что они любят кого-то, кого нет. Не только рядом, вообще нет.

Обычная для Еревана июльская жара сушила воздух. Сорок градусов пекла сочились в окна, но в крови все еще прохладой дышал бассейн, из которого я вылезла полчаса назад. Вода самая успокаивающая стихия. Может потому, что она наполовину состоит из воздуха, которым мы дышим, а может потому, что мы сами, по-большому счету, состоим из воды. Что может быть вкуснее родниковой воды. Фруктовые соки это замечательно, но сок для меня это не напиток, это еда. Соком можно пообедать, как мороженым или молоком. Утром на завтрак я запила вишневым соком гренку с сыром, заменив им яичницу. Хотя глюкоза вряд ли была полезнее белка. В голове все, что нас окружает, разделяется на элементы. Я так привыкла. Химическая таблица высвечивается в мозгу при приеме пищи. Малина это антиоксиданты, антибактериальные элементы и витамин С. Не знаю в чем тут дело, в том, что я училась в классе с химико-биологическим уклоном, что выросла в семье врачей или, что я женщина, которая следит за фигурой и здоровьем. Какой я должна быть в семье, где мама кладет на стол абрикосы со словами: – Ешь, это калий. Мозг выдает – калий нужен при стрессе. И я ем. Я ненавижу болеть. Есть люди, которые болеют с детства с удовольствием, они любят, чтобы за ними ухаживали, они придумывают себе несуществующие заболевания, они сто раз в год приходят к врачу и жалуются на недомогания. Летом они ходят в зимней шапке, чтобы не простыть, а зимой они спят в гидрокостюме. Они болеют, как любят. Ничем и ничто. Я ненавижу больницы, больничные коридоры, больничные очереди, лекарства. Ненавижу сдавать кровь на анализ. Не хочу, чтобы меня осматривали и, тем более, что-то находили. Ненавижу дышать под стетоскопом. Одно из самых страшных зрелищ в жизни человека это очередь больных на терапию. Серьёзно больных. На разных стадиях своего заболевания. И одно из самых депрессивных вещей в жизни – сидеть среди них и ждать своей очереди. Ты понимаешь, как им, и они понимают, что с тобой. И ты встречаешь соболезнующие взгляды и ненавидишь их за то, что они тебя жалеют и, возможно, они ненавидят осознавать, что ты жалеешь их. Меня с детства окружают врачи, я умею накладывать повязки, сменить компресс, снять швы, обработать рану. Все понятно, когда речь о теле. А что делать с сумасшедшими. Некоторые заболевают незаметно. Они начинают рисовать у себя на шкафах свои инициалы, заказывают родовой герб, сооружают себе тронный зал, вышивают на одеялах детей короны и строят витрину для своего смокинга с подсветкой. При виде всего этого ты теряешься. Единственное, что остается – бежать со всех ног и никогда не разрешать им вновь входить в вашу жизнь, потому что оказывается, что в их жизни нет людей, детей, друзей или любовников, только санитары.

Люди умеющие ценить красоту, умеющие понимать нечто талантливое, всегда хотят знать больше о тех, кто эту красоту создал, заглянуть в душу творца. Когда ты влюблен в творения Гауди, ты начинаешь читать историю его жизни. Ты хочешь его знать, понимать, любить. Его, а не только то, что он построил. Без погружения в чужую душу непонятно, что стоит за ее творениями. Заглядывать в души – вид познания мира. Люди рисуют, чтобы отвлечь себя от того, с чем не могут примириться, строят, пишут или пьют. Сооружают крылья, костюмы супергероев, придумывают бога. Все, чтобы уйти от реальности. Придумывают себе любовь. Гауди – масса боли и огромная религиозность. Он неимоверно трогателен в своем творчестве. Мягкость, обтекаемость линий и яркость красок. Солнечный зайчик его души играет на керамике покрывающей стены. Он пытался воссоздать то, что видел – растения, морской мир, животных в своем гипертрофировано-прекрасном восприятии. Мир созданный богом со своей точки зрения. Гауди, с одной стороны, заявляет о том, что и он может создавать мир как бог, с другой, признает, что он всего лишь подражатель. Это спор и покорность. Борьба за право быть собой и самому решать, кого и как любить. И заранее внутренне проигранное сражение и отчаяние. Гауди любил, потому что это было сильнее его. Но издалека. Не дав себе возможности подойти ближе. Кружа рядом. И извиняясь перед богом за эту любовь, которая его тяготила своей противобиблейской сущностью, он построил храм богу, потому что был уверен, что он богу не ровня. Сколько сил надо иметь, чтобы выплеснуть из себя столько красоты и веры. Какая любовь должна греть сердце, чтобы человек построил город, чтобы его полюбили таким какой он есть, когда он считает, что это невозможно. Что он не достоин. Сколько отваги должно окрылять, чтобы умирать в одиночестве. Сколько храбрости, чтобы не притворяться другим. Гауди – Одиссей, которого никто не ждал и который не доплыл до Итаки. Я ходила по комнатам Каса Батло и мне было жаль. Жаль не Гауди. Жаль, что ему было так больно. Мне казалось, он так и не ушел. Он остался между. Неприкаянно ходил по улицам Барселоны, грустно смотрел на трамваи и думал о недостроенном. Думал, достоин ли бог Саграды. Тому ли он посвятил жизнь. Мы хотим понимать тех, кто проник к нам под кожу. Потому что они микроэлементы, которые стали частью нашей крови. Души, которые тронули сердце.