Дмитрий Седов - Наш Президент

– Какие революции, что ты несешь? – фальшиво рассмеявшись, отмахнулся Нырцов.

– Какие революции? Ты, когда с броневиков и трибун свою ахинею про власть несешь, впечатление складывается именно такое. Впечатление, что вы прямо спасение народное, не иначе. Все вокруг ворье, а ты один такой в белом. Ну, сам подумай, сколько это еще может продлиться?

Супруга испытующе смотрела на мужа.

– Если ты действительно хотел сделать что-то такое, – чуть помолчав, назидательно добавила она, – нужно было стараться раньше. Раньше, Боря. Лет пятнадцать-двадцать назад. А сейчас…

Нырцов несогласно шевельнул плечом.

– Я бы мог, пожалуй, пролезть в Государственную Думу.

– Ишь ты какой, – издевательским тоном фыркнула Ирина. – Смотрите-ка, в Думу он хочет. А что же ты тогда выборы мэра несколько лет назад проиграл, да еще с таким разрывом? А?

– Фальсификации… – воодушевленно произнес Борис. – Слушай, да там же такое творилось, просто не передать! Там же все, вот понимаешь, все от начала и до конца шито белыми нитками.

– А у тебя всегда всё шито белыми нитками, – устало улыбнулась жена. – Всю жизнь. Как только что-то идет не так, как ты хочешь, так сразу везде заговор и фальсификации… Знаешь, если я тебе этого не скажу, то тебе ведь никто не скажет. Не обижайся, но народ уже давно в вас не верит. Не верит в тебя, Боря. В тебя в том числе. Потому-то и проиграл ты тогда.

Она усмехнулась и разочарованно покачала головой. В этот момент дверь приоткрылась и начальник смены, зайдя в комнату, дал понять, что свидание окончено.

…

Борис отвлекся от размышлений и раздраженно перевернулся на бок. Теперь прямо перед его лицом была стена камеры, окрашенная серой масляной краской. На краске виднелись несколько небольших вмятин, и читалась неровная надпись, сделанная каким-то острым предметом: «Шура-Царь, Измайлово, 2010». В далеком 2010-ом году тот, кто лежал на этой шконке и целыми днями раздумывал о своей жизни, решил вот таким образом оставить о себе память на тюремных стенах. А что останется после него? После Нырцова Бориса Трофимовича?

Самое досадное, что его супруга была права. Права во многих очевидных вещах. Вести за собой податливую людскую массу, влиять на сознание, поведение всех этих офисных хомячков… Да, ему это нравилось. Он ведь по природе был лидером. Ну, что тут скажешь? И неважно, что при этом приходилось все время врать и чаще обычного выдавать желаемое за действительное. Неважно, что приходилось лицемерить, говоря в лицо людям одно, и за глаза совершенно другое. Все вокруг лицемерят и врут. Нырцов был в этом уверен. Ну, одной ложью больше, одной меньше – какая разница?

*******

Свой первый опыт манипулирования людьми Борис получил в далеких семидесятых, будучи еще подростком. В их квартире, которая располагалась на последнем этаже пятиэтажного дома, тогда потек один из радиаторов отопления. Дом был не новым, система отопления в нем эксплуатировалась уже очень давно. Батарея просто отслужила свое и, как всякая износившаяся вещь, требовала замены. Если бы радиатор или одну из труб прорвало, вода мигом бы затопила не только их собственное жилище, но и все четыре квартиры, располагавшиеся внизу. Потому, дождавшись окончания отопительного сезона, Трофим Давыдович – отец Бориса – оставил заявление в местечковом ЖЭУ, в котором просил слить воду из системы отопления и заменить отслуживший свое радиатор на новый.

Но простейшее, казалось бы, дело неожиданно для всех затянулось на долгий срок. Такого рода работами в ЖЭУ руководил начальник участка по фамилии Свинарь. Вообразив, что Трофим Давидович затеял перепланировку квартиры с целью благоустройства, он принялся вымогать у отца деньги, мотивируя это тем, что подобная перепланировка невозможна без всякого рода согласований и разрешений. Кроме того, в ЖЭУ не оказалось нужных радиаторов и взять их тогда якобы было негде. Ко всему прочему, это тоже добавляло проблем.

Все попытки Трофима Давыдовича вежливо и спокойно разъяснить обстановку, не принесли результата. И тогда отец стал писать жалобы в вышестоящие инстанции, требуя повлиять на строптивого мастера. В конце концов, его заявления возымели действие. Одна из таких инстанций обязала ЖЭУ в срочном порядке произвести необходимый ремонт. Воду тут же слили. Трофим Давыдович, чтобы не затягивать процесс, заплатил сантехникам за радиатор с черного рынка, те поставили его вместо старого, и инцидент, казалось бы, был исчерпан.

Но не тут-то было.

После начала отопительного сезона один из стояков в их квартире перестал прогреваться. Тепла не было у всего подъезда, вплоть до первого этажа. Соседи тут же забили тревогу, мерзнуть никому не хотелось. В дом к Нырцовым зачастили сантехники, которые снова и снова осматривали новую батарею, пытались выгнать воздух через выпускной клапан, вполголоса обсуждали конструктивные недочеты и сетовали на воздушную пробку, мешавшую циркуляции в трубах.

Время шло. Стояк не работал. В квартирах становилось все холоднее. И тогда соседи принялись звонить в ЖЭУ все настойчивее, требуя разобраться с проблемой. Вот тут-то начальник участка и воспользовался моментом, припомнив отцу, что тот отказался платить причитавшуюся ему мзду. На звонки и заявления жильцов Свинарь отвечал лаконично: в вашем доме на последнем этаже была осуществлена перепланировка, в частности были изменены инженерные сети и незаконно отоплен пол, что и явилось причиной непрогрева стояка и возникновения ситуации, в которой система отопления не функционирует должным образом.

С этого момента для Трофима Давыдовича жизнь превратилась в муку.

В ответ на его попытки объяснить жильцам, что никакой перепланировки он не делал и полов не отапливал, неслись сначала упреки, потом откровенные грубости, а после и вовсе угрозы. Все его старания убедить соседей, что не менять радиатор было опасно, поскольку это угрожало затоплением всех квартир, заканчивались оскорблениями и руганью в его адрес. Однажды, выходя из подъезда вместе с отцом, Борис стал свидетелем, как старушка, проживавшая на втором этаже, со злобным криком замахнулась на них своей тростью. Отец увернулся, и наконечник, скользнув по его щеке, оставил на коже лишь неглубокую ссадину. Даже отойдя от дома на приличное расстояние, они все еще продолжали слышать проклятья, которые соседка выкрикивала им вслед.

Никакие доводы и аргументы больше не действовали. Все, с кем Трофим Давыдович на протяжении долгих лет поддерживал хорошие соседские отношения, с кем годами общался, к кому частенько заходил в гости и с кем, бывало, выпивал по выходным и по праздникам, в один миг отвернулись и стали считать его своим личным врагом. Ему припомнили еврейское происхождение. Ему ставили в укор замкнутый образ жизни. На отца даже написали несколько ложных доносов, будто бы он систематически портил общедомовое имущество, резал в щитках у соседей телевизионные и телефонные провода, а также воровал лампочки на лестничных клетках. Неулыбчивый участковый, который по долгу службы вынужден был реагировать на каждую такую бумагу, стал приходить в их квартиру по нескольку раз в неделю и, получая от Трофима Давыдовича письменное объяснение по поводу каждой жалобы, аккуратно подкалывал их в толстую черную папку.