Дмитрий Седов - Наш Президент

Отца, а заодно и всю их семью, перестали замечать. С ними перестали здороваться. Объявление Трофима Давыдовича о том, что он не имеет никакого отношения к неработающему стояку, написанное им в вежливой форме и повешенное на входе в подъезд, тут же сорвали и бросили в почтовый ящик, снабдив многочисленными ругательствами. У людей случилась беда. Людям нужен был виноватый. Никого из них не интересовало, как на самом деле обстояли дела. И тонкий знаток психологии пролетариата мастер Свинарь, которому было неохота заниматься проблемой, в нужный момент показал жильцам на того, кто вполне подходил на роль козла отпущения.

Через месяц, под Новый год, систему отопления все-таки прокачали. Трое угрюмых слесарей, поочередно открывая и закрывая вентили в теплопункте, освобождая и вновь заполняя контуры водой, наконец, выгнали воздух из стояка, который тут же и заработал, как новенький. В квартирах стало тепло. Проблема исчезла. И потихоньку соседи вновь стали здороваться с семьей Нырцовых, беспечно спрашивать их при встрече «Ну, как дела?» и иногда заходить к ним в гости с просьбами одолжить немного сахара или спичек.

Все наладилось. Но Борис на всю свою жизнь запомнил, как той осенью на его глазах происходило нечто совершенно невероятное. Всего один человек, преследуя свои корыстные цели сумел направить агрессию толпы в сторону от себя; смог отвлечь внимание жильцов от реальной проблемы и заморочить им голову проблемой мнимой, несуществующей; повернул все так, что взрослые люди, среди которых были и хорошо образованные, как будто по мановению волшебной палочки превратились в стадо баранов, готовых послушно двигаться в направлении, которое им указывали.

В дальнейшем, раздавая брошюры у станций метро или крича с трибуны политические призывы, Борис часто видел перед глазами образ наглого мастера Свинаря и своих бывших соседей, которых тот умело заставил блеять.

*******

Нырцов улыбнулся и осторожно перевернулся на спину.

Эх, Ира-Ира, откуда же в тебе столько проницательности? Вот так, запросто, взяла и высказала ему все, что хотела. Да, дело не в стране, и не в Конституции. И, конечно, не в том, что кому-то жить хорошо, а кому-то плохо. В сущности, так ведь было всегда. Просто в девяностых хорошо жилось одним, и плохо другим. А теперь хорошо третьим, и плохо четвертым. Наедине с собою Борис неизменно старался оставаться искренним. И потому был полностью согласен со своею супругой. На самом деле, ему не давал покоя лишь один очевидный факт: он, так привыкший жить и работать во власти, в двадцать первом веке, увы, во власть не попал. А ведь вполне мог бы.

В девяностых годах жизнь Бориса Трофимовича Нырцова была похожа на рай. В тридцать лет – полпред Президента РФ. В тридцать с небольшим – губернатор. К сорока годам – федеральный министр. Еще чуть позже – высокая должность в Правительстве. Власть, большие деньги, узнаваемость, целые министерства в подчинении. То, что у большинства людей не получалось сделать за всю их долгую жизнь, он мог оперативно решить одним телефонным звонком. К такому привыкаешь мгновенно. И расставаться с такими вещами всегда ой как не хочется. Эти десять лет были десятью годами настоящего счастья. Золотые, лучшие его дни. У каждого человека в жизни должно быть такое время.

А началось все с ваучеров.

*******

В тот день ему позвонил Толя и, со свойственной ему прямотой, спросил:

– Борь, ты, я слышал, сейчас в Москве?

– Ну да.

– Вечером сегодня как? Занят чем-то?

– Да нет вроде, пока ничего не планировал.

– Ну так подгребай к Егору на Старую площадь после всей своей суеты. Посидели бы, по рюмахе бы. Давно тебя не видел, уже соскучился.

В трубке послышался негромкий издевательский смех.

– А кто еще будет?

– Егор, да я. Кого тебе еще надо? Давай-давай, подходи, подождет тебя твоя провинция, никуда не денется.

Поздно вечером, когда они сидели в кабинете у Егора и распивали модный в те времена «Абсолют Цитрон», разговор, как это обычно бывало, зашел о последних днях существования СССР. После очередного тоста за назначение Анатолия на новую должность, Борис будто невзначай спросил:

– Слышь, Толя, ну, раз ты теперь такой большой человек, может, пояснишь, что там с советским госимуществом-то?

– Ишь ты, какой прыткий, – невнятно хмыкнул Егор, сосредоточенно жуя бутерброд с красной икрой. – На чужой каравай рот не разевай!

– Ой, да ладно, – шутливо огрызнулся Борис. – С каких это пор имущество страны советов стало для меня чужим?

Егор многозначительно закатил глаза и не ответил.

– Да имущества-то навалом, – ответил Толя, вытирая пальцы салфеткой. – Вопрос только в том, как им правильно распорядиться. Дело-то, сам понимаешь, непростое и довольно масштабное.

– Очень непростое дельце, очень – повторил изрядно захмелевший Егор, подняв указательный палец вверх. – Настолько непростое, что обычными средствами ничего и не решить. Нужны альтернативные, гибкие варианты.

– О, слыхал? – подмигнул Толя и кивком показал Борису на товарища. – Сколько бы ни выпил, а тему всегда сечет.

Нырцов в ответ улыбнулся.

– Да есть тут, на самом деле, у нас одна идея, – уже серьезнее продолжил Толя, ловко разливая водку по рюмкам. – Как говорит Егор: альтернативная. Но, конечно, пока еще откровенно сырая, требует, так сказать, изрядной доработки.

– Ну так и расскажи ему, Толик, – Егор потянулся, взял свою рюмку и, прикрыв один глаз, театрально посмотрел сквозь нее на товарищей. – Может, чего дельного посоветует.

– Короче, сейчас там продвигают этот закон дурацкий… – стал объяснять Толя, сделав жест, приглашающий друзей выпить. – Ну, тот, что еще летом запустили. Суть простая: у населения будут личные счета, на которые граждане вносят средства для оплаты приватизируемого имущества. Счета будут именными; соответственно вклад продать нельзя, передать тоже. Общая такая, мутная схема. И сразу ясно, что в нашей обстановке не сработает. Ни о чем.

Он сделал паузу, выпил, внимательно осмотрел блюдо с бутербродами и, выбрав себе тот, что побольше, продолжил:

– А я, если в двух словах, буду предлагать вот что. Форсировано оцениваем все имущество России и, соответственно, получаем некую сумму его общей стоимости. Затем на эту сумму выпускаем ценные бумаги. Ну, так называемые приватизационные чеки. Причем, что очень важно, они обязательно должны быть неименными. Номинал каждого чека рассчитаем, исходя из цифр переписи населения. В одни руки – один такой чек. Под роспись. Скажем, пусть одна такая бумага будет иметь номинал тысяч пять рублей. Ну или семь…

– Десять! – резко перебил его Егор и постучал ногтем по столу. – Именно десять тысяч! Ни больше, ни меньше. Круглая цифра идиотов к себе как магнитом притягивает. К тому же, по расчетам именно на нее мы в конечном итоге и выйдем, я уже все прикинул.