Снорри Снорг - Прямохождение по Алтаю. Песня гор, солнца и ветра

Золотой корень – первейшее лечебное средство алтайского охотника. Повышает иммунитет, работоспособность, стойкость организма к токсинам и инфекциям, лечит «горную болезнь». То, что нужно!

Вот и отдохнули. Впереди ерниковый косогор, за ним ещё одна топь, а за нею каменный перевал. Так будет.

Совершим небольшой прыжок в будущее. Чтобы облегчить себе жизнь.

…Позади знатный кусок экстрима. Шмат трэша. Безбожный подъём на перевал Айрык, с вывалившимися языками. Ещё раньше, до подъёма – жидкое месиво урочища Сарысаз: болото, более походящее на лесное, чем Куралбасево. Его тоже преодолели, по краешку. Затем постояли пять минут под столетними кедрами, и ринулись на штурм перевала.

…Сидим теперь наверху в седловине, обдуваемые ветром, возле груды камней – высокого тура, сложенного руками ходивших тут до нас счастливцев. Так же вот счастливых оттого, что штурм остался в прошлом. А впереди неизведанное прекрасное, много-много всего, чего мы никогда не видывали, но уже заочно любим!

На красно-коричневом уклоне под нами возлежат три продолговатых озера. Отсюда видно только два верхних. Глаза-озёра, как пел Сват из группы «Территория 22». Блистают непередаваемыми тонами. Они по цвету совсем разные. Это странно, волшебно, загадочно. Одно бездонно синее, другое какое-то хромово-зеленоватое, совершенно нереального оттенка. В штиль жидкость кажется неживой, мертвенно-свинцовой, с чернильными ободками у берегов. А набежит ветерок – поверхность зарябит серебром, запереливается драгоценной чешуёй какой-то гигантской доисторической рыбы.

Нижнее озеро тоже играет в хамелеона. Из глубоко голубого вдруг становится бирюзовым, с золотисто-коричневой каймой, и ветер пускает по зачарованной воде разноцветные дорожки. Я сижу на обмякшем вещмешке, подставляю лицо этому живительному ветру. В поднебесье парит какая-то птица. Перевожу взгляд с ущелья на ближний план. Над камнями качаются перевёрнутые жёлтенькие юбочки горного мака. Эта усталая, красивая тишина каким-то странным образом умиротворяет. Болтовню оживившихся на привале людей я не замечаю. Мир медленно вращается вокруг меня, большая горная страна плывёт через волны облаков куда-то в заветную даль…

Ребята достают пакетик растворимого напитка. Химическая отравка розлива девяностых, со вкусом… чего-нибудь. Дешманский, страшно концентрированный, едкий и, наверняка, убийственный для внутренних органов. Вся страна пьёт и не плюётся. А мы – часть страны. Кто-то уже всыпает ядовито-красный порошок в ёмкость со свежесобранным снегом. Здесь на перевале есть прекрасный многолетний снежник. Думаю, даже не «многолетний», а тысячелетний, он полностью не стаивает никогда. Но снег в нём идеально чистый, достаточно соскоблить сверху нанесённую ветрами каменную пыль.

Виктор уже пробивает баночку со сгущённым молоком. Но это не обед, это лакомство.

Итак, миска с крупнозернистым снегом, «вкус клубники», сгушняк, алюминиевая ложка. Фруктовое мороженое «а ля Горный Алтай» готово!

Такое видим впервые. Все в восхищении, каждый норовит урвать ложку побольше, с горкой. И это зря: сладкий снег обжигает язык, студенит нёбо, рвёт горло, ломит зубы, но… не тает! Попробуй-ка, прожуй полный рот льда!

Зато впечатлений на всю жизнь. И рецептик запишу.

Замечательная четвёрка новоиспечённых туристов постепенно приобретает здоровый походный пофигизм. Нам уже всё равно, в какой кондиции, в каком положении и под каким бременем находится наше тело, какие с ним происходят передряги. Безразлично, дует ли в глаза ветер, течёт ли по лицам дождь… Не важно, на что наступают, во что погружаются ноги…

Сейчас будем спускаться. Ну, хорошо. Вкус великолепного снежно-сливочного мороженого ещё держится на губах. Дальше камни, кочки, ложбины… Ладно. Ручьи, кусты, буераки… Пойдёт.

В широкой долине переходим странные лужи. Либо это какие-то уникальные мельчайшие озёра, либо здесь шли неимоверные дожди. Вода стоячая, но не тёплая, от каждого шага снизу поднимается бурая муть. Пересекаю подозрительный водоём со смешанным, неуютным чувством. Немного страшновато: неизвестно ведь, какая тут глубина, и что на дне. Но всё минуется благополучно, воды в лужах максимум до середины бедра.

Дело идёт к вечеру. За долиной встаёт новая отвесная гряда. Утёсы, откосы… выглядят почти неприступно. Круто, брутально. Мы не спорим. Глаза бояться перестали, а ноги… делают всё сами, давно уже живут собственной жизнью.

День да ночь – сутки прочь, ещё один походный денёк отлетел. Бесконечный, как махи грязных ног передо мной. Мимолётный, как ветерок, расчёсывающий травы, ласкающий пушистые верхушки дудчатого лука.

А лук и в пищу пойдёт! Не поленюсь, сорву даже. Это ж батун, если не ошибаюсь! Ботаник из меня так себе, но мама же выращивала на огороде подобные культуры… Да, на вкус лук, и лук. Резковат. Прелестен. Кинем в вечернюю сублимуть.

Одолели последний на сегодня взлёт, и встали прямо над обрывом. Горячим ужином тут и не пахло, ведь все реки и ручьи остались внизу, а деревьев здесь в принципе нет. Виктор скупо знакомит с затейливыми тюркскими наименованиями частей окружающего ландшафта.

– Под нами долина реки Аккая, а там вон гора с таким же названием. Завтра спустимся по Сергезю и пойдём по Кубе к лагерю.

Как? Сер..ге..зю? Ну и имечко у реки!

Палатки на плоской голове хребта – как набитые шишки, как наскоро слепленные пирожки на сковородке. Вместо «хребта» на язык просится почему-то слово «кряж», но не уверен, что оно уместно. Россыпи плитняка защищают от ветра. Там, где кончаются их серые языки, мелькают головки мелких цветочков. Лапчатка? Камнеломка? Точно не незабудка, её бы я не забыл! У той ведь такие голубенькие цветики… Недавно мне встречались, стелются между камешками, радуя глаз…

Значит, обширная долина – это и есть владения Ак-каи? Ну, ничего себе она раскинулась! Уходит далеко вниз, постепенно обрастая лесом, тянется на юг, к колоссальным скально-лесным цепям. А перед ними угадывается ещё одна долина, как меч-кладенец прорезавшая горный массив с запада на восток. Это ложе реки Куба, куда нам и нужно попасть. Но дотуда ещё Да-Ле-Ко…

Наутро, миновав необычную проплешину горных верховий – окружённую шерстью трав и усеянную моими любимыми огоньками – стали валиться в распадочек с речным истоком. Экшен, который я уж точно не запамятую никогда: спуск по реке Сергезю!

Примечателен он уже тем, что река вроде бы есть, но её как бы и нет, она вне физической досягаемости почти вплоть до самого устья. Попить и набрать воды, таким образом, не представляется возможным. Да и не видно её вовсе из-за травы, кустов и деревьев, только слышен звук: местами журчание, местами шум.