Сергей Чугунов - HumorНём, или Подурачимся. Бичуемъ смѣхомъ пороки, съ кими нѣсть лезно ратитися

Надоели нытики
мне они не по нутру…
Трудно жить… без выпивки,
да и то лишь по утру.

Вот диковинка-загадка —
наша русская душа.
на душе черно и гадко…
За душою ни шиша!

– Ну какой, ответьте, нужен
нашей русской бабе муж?
– Обеспеченный и дюжий;
и скопец-евнýх к тому ж!

Разлюбила милого —
мерина красивого.
Полюбился удалец —
пусть урод, но жеребец.

Мой милёнок – царь-мужчина,
у него дворец-машина
с синею мигалкою,
с сидением двухспалкою.

Я свиданья назначаю
на обрыве возле краю…
Будет мил озоровать —
научу его летать.

Моя милка кулаком
расправляется с быком.
Я от милки всё стерплю —
больше милки жизнь люблю.

У меня проблемы с Таней,
ведь почти что каждый раз,
как не с той ноги, блин, встанет —
так не в тот заедет глаз…

Моя милка – страх ночной,
Уши – моих десять…
Но коль выпьешь, есть на чё
ей лапшу навесить…

Я в лесу у ручейка
повстречала маньяка,
три часа потел-стонал —
токмо юбку мне измял…

Шеф вчерась… блин, Гейтса мать!
Предложил мне факс принять…
Чай, под Клинтона косит,
а «компхьютер» -то висит…

Раз мне жёнка не за что
чистку учудила:
с плеч моих не сняв, пальто
скалкой колотила.

Муж заснул – он у соседа
самогоночки отведал.
Клофелин тот подмешал —
чтобы муж нам не мешал…

Мой милёнок программист,
и мудёр он, и речист…
Я взяла его за… низ,
Microsoft тотчас завис…

Бедно я жила, покуда
не сошлась с художником.
Рисовал он правда худо,
но Франклина с Джорджиком…

Я на прошлой на неделе
переспал с Ириною.
Показала та на деле
сучность мне звериную…

Наш Семён – спортивный бог —
шустрый он и смелай.
Стометровочку пробёг
за бутылкой «белой».

Марафонцем Егор
стал посля конфузии:
сорок вёрст, поди, пропёр
от собаки Кузиной.

С физкультурником одним
сделали зарядку.
Завалились с утра с ним
мы в одну кроватку.

Возвернулся муж Иван,
сразу зыркнул под диван.
Под диваном чисто
и два каратиста…

Ни прельщает нас ничем
их олимпиада.
Было б где, чего и с кем —
спортецок что надо!

Лежу на полке верхней, боковой,
пылит вагон по вертикали снов,
вослед мой взгляд летит по столбовой…
скользя по линии провисших проводов.
А ОН в эСВе, разнежившись, сидит
и пьёт из кружки ароматный чай,
конфеты ароматные едúт
и щерится соседке: «Не скучай!»
Достанет газетёнку посвежей,
прочтёт по экономике статью,
лапши навесит спутнице своей,
мыслю́ чужую выдав за свою…
Слизнув слезу, я отойду ко сну,
эСВе с конфетами, увы, не по зубам…
Но час пробьёт! Я в морду чай плесну
и дам
пустою кружкой по губам,
бам! бам!!! бам-бам…

Чтобы стать людей всех выше,
Было я полез на крышу…
Лез да лез, но вдруг услышал:
«Что ль поехала, брат, крыша?
Выше, лучше всех живёт —
ни на крыше кто, а под!»

Я мало жил, но так устал —
я женщин по ночам листал…
Они, как книги, привлекают нас
к себе на час,
на год…
А вот,
чтоб на всю жизнь?
Кажись,
таких я не читал…
Но, если встретил бы, взбодрился
и тотчас же на ней женился.

Мне надоела дней безмозглых канитель,
я – не фантазий раб, а собственного пуза…
Когда бы было денег больше, чем затей,
когда б была чуть посговорчивее Муза —
я не стихи плодил бы, а детей,
и жил не в Питере, а где-нибудь в Тулузе.

Хоть мужиков люблю,
а кое-с-кем и сплю,
но всё ж любой из них – зараза —
прямой потомок унитаза!
Красив, но туп и холоден при том,
всё к заду льнет, урча лишь об одном…
А чуть нажмёшь…
и глазом не моргнёшь,
как он уж смылся сразу,
и не один, с каким-нибудь дерьмом.

Кто-то рябчиков жуёт,
ананасом давится…
А меня тоска берёт:
«Где бы остограммиться?»
За душою ни шиша —
нищета, отсталость.
Душу б продал, да душа
вся проспиртовалась…
Кто ж ущербную возьмёт?
Кто ж мне стопочку нальёт?

Он здесь так рано б не лежал,
Когда бы думал чаще, чем соображал…

Он мог всегда и всех… до истощения, изнеможения.
И, уходя, он даже смерть оставил в положении…

Он жизнь любил, и та его любила,
к жене приревновав, в постели удавила…

Он столько написал, но большинство читало,
лишь на могильной сей плите фамилью да инициалы…

Пью средь друзей и ветреных подруг,
пью в одиночестве… Блажен кто понимает,
и сей напиток пенный разливает
в стеклянной кружки утонченный круг.
О, горьковато-нежный пива вкус,
ты мне приятней девичьих лобзаний,
предмет любви и сладостных мечтаний,
разящей тьмы стремительный укус.
Когда бы нам забот не знавший Бог
не ниспослал забвения напиток,
была бы жизнь смешеньем сна и пыток,
её б нам был невыносим оброк.
Прильнем устами к пенящейся кружке,
она верней подвыпившей подружки.