Алексей Аимин - Дуремары перестройки. Так все и было

Торговые ряды центральных улиц города

Озадачивали отдельные индивидуумы, сидевшие на ступеньках магазинов с рукотворными табличками из картона, на которых фломастером было выведено: «Куплю $».

Именно тогда появились определения денежных знаков «зеленые» и «деревянные». Все это напоминало времена НЭПа, которые мы знали только по фильмам.

Предприятия мучили взаимные неплатежи. Деньги гуляли неизвестно где. Чтобы как-то выжить и рассчитаться с рабочими, руководители стали заниматься бартером: вы нам металл – мы вам колбасу, вы нам масло – мы вам уголь. А это уже напоминало эпоху натурального обмена из очень далеких времен, которые мы изучали по учебнику «История древнего мира».

Вот в такой исторической круговерти ошарашенные коммунисты-чиновники четвертого или пятого призыва пытались перестроить недостроенное. Выделялись те, кто под эти призывы бросили остатки сил на то, чтобы куснуть, отрубить или отхватить от общего пирога.

Как потом выяснилось, сил им хватило на многое.

Простые люди роптали, но все еще не верили, что это уже финал. Никому не хотелось признавать себя дураками, ведь призрак коммунизма уже так истощал, что больше походил на призрак голода.

Спасали до конца не порванные связи с землей: люди бросились возделывать те шесть соток, что им были выделены на окраинах. А самые предприимчивые граждане заводили на своих лоджиях и балконах кроликов, кур и даже поросят.

Народ не жил, а выживал.

Вечерами смотрели телевизор. Депутаты Верховного Совета поливали друг друга словесными помоями. Начали критиковать и власть: «Сколько можно смотреть на этих преступников? Надо бы уже им что-то и сказать!»

Я тоже думал по этому поводу думал и если бы меня пустили на трибуну я бы точно высказался:

Страна, которую все еще называли Советским Союзом, двигалась к развалу. А демократия на западных рубежах подкрадывалась все ближе и ближе. Прибалтийские республики, как и страны бывшего соцлагеря, самоопределялись.

В народе грустно шутили: наш лагерь становится все меньше и меньше. Вслед за берлинской стеной стал быстро разрушаться пресловутый «железный занавес». Советские люди стали узнавать ужасающие вещи из нашей новой истории.

Поток информации рухнул на голову рядового обывателя. Политические дебаты, суровая изнанка жизни, вывернутая молодыми репортерами, и томная игра актеров бразильских и мексиканских сериалов сглаживали общую неудовлетворенность. Задача СМИ того времени – отвлекать народ от политики. Хлеба было мало – зрелищ полно, но «хлеба» становилось все меньше и меньше… Общая неразбериха коснулась и нашего городка. Но все было довольно тихо.

Выдающихся людей в нашем городке не было. А у не выдающихся, мнения никто не спрашивал. Поэтому людям приходилось брать все, что было можно снять сверху, и выкапывать то, что еще осталось внизу. Выкапывали картошку с совхозных полей, а сверху снимали электрические провода, сдавая их в пункты приема цветного лома.

Короче, даже в нашем захолустье скуки уже и в помине не было.

Наш городок уже два века стоял на большой дороге и имел дореволюционную характеристику – сорок кабаков и одна церковь.

За семь десятилетий строительства социализма внешне он изменился, но дух придорожного города в нем проживал. Число кабаков значительно уменьшилось, но народ приспособился – не менять же обычаи в угоду временщикам от политики. С местами проведения «культурного досуга» в городе проблем не было.

В хорошую погоду с походным набором: пузырь, стакан и закусон – народ перемещался в затененные дворики, на пляжики у реки, а по вечерам и на детские площадки.

В зимнее время ютились на тесных кухнях, где проходили обсуждения политических и местных проблем. Последние касались особо тонких технологий производства и переработки продукции.

Жены, заглядывая на кухню, поражались специфическим терминам, звучавшим в горячих дебатах: сорбенты, присадки, гидролиз.

Дело в том, что в городке было несколько высокотехнологичных предприятий. Поэтому кустарное производство убивающего скуку зелья здесь было не в чести. Зачем разводить эту мороку, если на родном предприятии можно разжиться спиртом или содержащими спирт растворами. Любимой присказкой горожан было:

Н 2О девиз не наш.

Наш – С 2Н 5ОН!

В городе уважали специалистов с химическим уклоном, способных определить по оттенкам степень опасности раствора. Особенно был известен лаборант пищекомбината Миша по прозвищу ОТК. На импортном оборудовании он мог очистить любую спиртосодержащую смесь. За простую очистку Миша брал пятую часть исходного материала, за сложную – треть. Качество было гарантировано, ведь пробу Миша всегда снимал сам.

Но, как говорится, в семье не без урода. И были, были люди, которым такое культурное общение было совсем не в радость. На роль урода претендовала местная интеллигенция. Свой досуг они пытались разнообразить как могли. Два-три раза в году в городской Дом культуры заезжали артисты среднего пошиба. Два раза в году в выставочном зале проводились выставки местных художников и скульпторов.

Вот на такую выставку я погожим осенним днем и отправился. Там и состоялась очередная встреча с нашим героем.

Поднявшись на второй этаж, в лекционный зал общества «Знание», я увидел расставленные стенды и пару притаившихся скульптур в углах.

Застывшую экспозицию оживляли несколько вяло передвигавшихся посетителей, явно убивавших здесь время. Один из посетителей явно выделялся, так как вел себя странновато. Он резко переходил от одной картины к другой, застывал, делал какие-то несуразные движения, из которых самым понятным было почесывание в затылке, что-то бормотал и переходил к следующему стенду.