Артём Волчий - «Не наше дело»

Черт улыбнулся еще шире и подмигнул мне, а я встрепенулся, встряхнул голову, зажмурил глаза и снова раскрыл их – и вдруг понял, что время остановилось.

Ничего не происходит.

Я попытался повернуться, и обнаружил, Что тело мое не двигается – двигается какая-то прозрачная его конструкция, словно бы дух мой вылез из бренной плоти.

День, наконец-таки, начал удивлять.

Немного сориентировавшись в пространстве, оглядев кафе, которое выглядело в этом мире еще более ужасным, чем в том, физическом, я понял, что вижу эфемерные оболочки всех людей вокруг слегка отделенными от них. Этот эффект создавал впечатление, будто бы у меня в глазах двоится. И я видел, что виллы были воткнуты не в физическое тело, но в дух Семена. Куда больше я был тут удивлен наличию вообще какого-то духа, души, или чего-то еще в теле морального террориста.

Но ведь кто я такой, чтобы хотя бы на секунду не спародировать распятие, спасая тех, кому это и не нужно, ценой, может, своей жизни?! Подумав об этом, я ринулся к черту; он отшатнулся, а виллы остались в Семёне – ну или том, что можно было бы назвать его душой, будь я готовым к такой лжи. Недолго думая, или не думая вообще, я выдернул оружие, отошел на пару шагов от демона, – понятия не имею, о ком из них, черте или человеке, я сейчас подумал с характеристикой «Демон», – и, встав в боевую позу, как я давно мечтал, нацелив виллы на их хозяина, молча остался стоять.

Было весьма пафосно, но на стихи все еще не тянуло.

Между тем, почти без удивления отметил, что мое физическое тело осталось за столом.

Черт поглядел на меня взглядом, вмещавшим буквально вселенскую злость, приправив это поистине уместной от ее неуместности улыбочкой, совсем неожиданно доброй для багрового

демонического лица.

– Ты зачем это сделал, придурок? – спросил он столь же не подходящим к нему голосом, одновременно сотрясающим бытие и вместе с тем каким-то детским. Причем, в голосе сквозила несказанная обида – я уже, в принципе, воображал в его глазках слезки, которые способны прожечь пол, если они скатятся с лица. Давай, плачь, тварь, я хочу, чтобы местная падаль пообсуждала хотя бы что-то новое – эти неожиданные сквозные отверстия в полу от твоих слез, например.

– Хватит мне нервы трепать. Мне надоело слушать их поганый трёп, – отвечал я, пробуя вилы на ощупь со всех их сторон и граней.

Если я воткну их в черта, он начнет читать «Отче наш»?

– Ты че, хочешь, чтобы они вообще молчали? – выдал он удивившую меня своей адекватностью и осмысленностью реплику, – Ты же первый подохнешь от скуки, наркоман.

Последнее слово меня вовсе не удивило – то, что я по жизни вкалываю шприц социальных связей, для меня ничем новым не было. Хочется регулярно это дело бросить, но не могу, не могу и всё тут!

Да и не хочу. К тому же, еще со школы в новоязе, в диалекте нашего поколения, слово «наркоман» было синонимом слову «придурок», и всему вроде этого, столь безобидному и весьма даже панибратскому.

– Ты что ж, обо мне заботишься? Какое до меня дело твоим хозяевам там, в аду? Кстати, как они поживают? – наслаждаясь возможностью конструировать пафос голливудского образца, говорил я, пародируя их, героев голливудов, героическую, но полную сатиры ядовитость, которую они способны, сопроводив, естественно, средним пальцем посреди кадра, высказывать даже воплощениям сил мрака.

Черт аж вскрикнул, совмещая звук смешка и какого-то боевого клича. Интересно, черт может сказать «черт возьми»?…

– Нет у меня хозяев. Были когда-то, да давно подохли, и пошли бы они нахуй, – в словах последних сквозила особая злость, – Мрази. К ним за последние столетия стали попадать какие-то сволочи, злости которых даже мой папка удивлялся. А еще был кто-то, про кого ныне вот эти вот твои, – привыкший показывать копьем, он разочарованно ткнул кривым указательным пальцем в моих дорогих товарищей, осквернивших слово «товарищ» своим существованием. – Про кого говорят, что там ему и место, у нас. А он по нашим меркам куда больший грешник, чем в вашей поствоенной ебале́! Он ведь, сука, спиздил наш красный цвет! – это уже было сопровождено презрительным плевком, – Да еще и, попав к нам, на колени нескольких других пидоров поставил! А они уже начинали голословить, наши войска агитировать! А он просто приходит, и они в ахуе! Трубку курит, и из нее неестественный золотой дым вьется. Его нахуй выставили, пусть себе ворочается – ни в раю, ни в аду. Может, поэтому столько пустоты у вас теперь – он как плюхнулся в ванную с пустотой, так она наполовину и вытекла, ёбаный рот…

Понять не могу, что меня удивило больше – то, насколько он точно передает мои мысли про описываемого им человека, оборачивая их в весьма интересную метафору, или то, как он умело, и даже совсем чуть-чуть перебарщивая, владеет нашим новоязом.

– Ты это, язык твой прекрасен, конечно, но даже я фильтрую базар – и ты так делай, я же тут книгу пишу, как-никак. Откуда вообще такое владение нашими словечками?

– Да я, су… – меня удивило, как послушно он последовал моей просьбе, остановив проявление новояза, и даже чуть не ударив себя самого за почти сказанное слово. – Я с вами живу уже лет тридцать как, нахватался вашей ангельской пыли! Работа такая, ничего не поделаешь, мать ее.

Работа, значит. И Сталин в ванне пустоты…

– Ты чего добиться хочешь? Ты понимаешь, что ты одну пустоту наполняешь другой? Зачем? Слова, которые ты из них выдавливаешь…

– Знаю, знаю, знаю! – истерично пролепетал он, – Я такой же водолей, как и вы все. Бакалавр факультета пустоборцев. Мне мои учителя тоже говорили максимально пустыми фразами про необходимость выжимать всю пустоту из текста! Уже даже не оправдываю себя фразой «клин клином»! Да только дурак – пока практиковался, выталкивая пустые реплики из глоток людей, не учел того момента, что… Ему в его ванной может это не понравиться. Даже просто чисто физически. И так оно и вышло, бл… Пустота подняла его и вынесла из ванной. Так он в ваш мир и вывалился – вот уже тридцать лет как это заметно. И всё по вине одного несчастного сатанинского бакалавра.

Да ну, нет. Тут ты преувеличиваешь, дружок. Создать такой вал пустоты, очерняющей одну лишь могилу, вряд ли сможет один бакалавр из ада, прибывший к нам по программе обмена (что очень ценится в высших учебных заведениях Девяти Кругов!).

Но не буду тебя обнадеживать:

– И чего ты добиваешься, выбивая из них пустоту теперь? – нахально спросил я. – Это ведь лишено какого-либо смысла. Он теперь здесь, возможно, на веки вечные останется, виною тех, кто так долго и нарочито про него пиздел…

– Я развлекаюсь, – ответил черт, фыркнув, – Делать мне, собственно, больше и нечего. Все равно хуже не будет – а может и вправду когда-нибудь клин кином выбью!?