Артём Волчий - «Не наше дело»

– Ага, выбьешь. Людям станет настолько плевать друг на друга, что похуизм низвергнет ядерный ад, вот и выбьется твой клин клином – может даже Земли не останется. Будет кромешная тьма витать на ее месте, с парочкой обломков…

По правде говоря, когда я высказал эти мысли, они меня даже чуть-чуть утешили, ведь космос – это все-таки еще хоть что-то, практически наверняка существующее – не понятно как, но существующее. А свастика похуизма крутится с такой мощью, что насчет человечества под ее куполом у меня возникают определенные сомнения.

Вообще, мозг мой кипел, более всего – от звучавшей в подсознании мысли, что я все это сам и придумал. Что никакого черта с пространством постбытовой метафизики не существует, хотя придумывать его и вот так объяснять абсурдность реплик, абсурдность мира сегодняшнего – по всей видимости, единственно честный путь, да и вообще, это единственное хоть сколько-нибудь логическое объяснение миру, пусть и логики оно, на первый взгляд, лишено.

Легче лёгкого сейчас было бы переключить сознание и вернуться в мир реальный. Только вот главное вилы не забыть отдать – а то еще просочатся со мной в тот мир, долго объяснять придется. Впрочем, в таком случае я сказал бы, что эти вилы нашел в ящике стола одного из преподавателей Низшего Колледжа – вряд ли бы кто-то стал вообще удивляться, что ни один ящик предмета такой длины не сможет содержать. Проще будет сразу начать разборки.

Этой мысли я улыбнулся, но другая была слаще. Немножко, опять-таки, позволим скользнуть себе по голливудской угловатой схеме…

– Ну, тогда я пошел. Удачи тебе! – улыбнувшись, я начал проводить рукой по пространству вокруг тела, заставляя его исчезать – весьма театральный для хозяина измерения трюк.

– Эй, эй! Вилы верни, урод! – затоптав копытцами, закричал чёрт, хоть и не осмеливаясь начать двигаться ко мне.

– Ой, да, извини. Совсем забыл! – его глаза расширились от испуга, когда он понял, что вилы летят в него. Я готов был уже слушать «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…» – но вдруг понял, что хитрый ублюдок уклонился.

Он просто пригнулся, и вилы попали в сидевшую за одним из столов дамочку…

Блять. Ну нет, нет, нет! Надо заткнуть уши…

– Да пошла нахуй эта страна! – неожиданно оттолкнув стул и встав из-за стола, весьма громко (и, разумеется, привлекательно для обитателей кафе) закричала девушка, – Пиздец, завтра же на загранник подам! Скоро всех зажмут уже…

Не успел я заткнуть уши, да и не собирался, мне было проще и привычнее выслушать бред, чем совершать какое-то неординарное действие, чтобы его избежать. А он мог быть отнесен к чему угодно – может, Тесаку срок увеличили, а может у нас, наконец, закрыли ни разу не лживый CNN в ответ на разумное, рациональное со всех позиций (кроме, разумеется, ватной ультрапатриотской; но надо помнить, что все равно Низший Колледж толерантен ко всем взглядам) закрытие за бугром вещания пропагандистского (лучше даже так – «пропагандонского»! ) Russia Today. Уж в этом плане-то я, безусловно, терпила. Даже если с иронией высмею наигранное популистское негодование девчонки, все равно буду терпилой – не терпила бы тут достал пистолет и… и… ну как минимум прострелил бы экраны ее многочисленных гаджетов, в ленты которых так часто льется поток отвращения ко всему своему и фанатизма от всего чужого.

Терпила, терпила, терпила. Ну-с, это до поры, до времени.

Немножко даже грустный стал я, хотя такое повторялось из разу в раз – правда, не по моей метафизической вине, хотя черт его знает (и даже он вряд ли знает), может, и тогда во все разы виноват был я. Надеюсь, что нет.

В общем, свыкшись с вырванным для себя потом и кровью званием «терпилы», я побрел куда-то, куда несла меня пустотная волна образовательного быта.

Зачем-то, последние года полтора кони времени мотают меня по самым разным маршрутам. Возможно, это эдакий способ насытить различными физическими пространствами возникшую внутри пропасть, где раньше помещались красивыми, гигантскими, подобными стихам громады слов «Школа», «Дружба», и так далее. Когда всё, подобно Цюррбиксовому аду, обрушилось, – то есть столь же абсурдно, словно б этого никогда и не было, – эти слова какой-то художник, привыкший рисовать посредством компьютера, масштабирующим инструментом сжал до малюсеньких надписей по углам бесконечного окна жизни. С открытой форточкой.

Хотя сейчас скорей «экрана жизни», с доступом, открытым лишь для мнимого хозяина этого экрана и для того, кто вечно лезет в его форточку. Теперь этот «кто-то», наверное, лезет сквозь корзину, когда-то намеренно удаленный; обходной путь.

Если в случае со школой ты как будто б заранее, хоть еще ничего не соображая, но все ж таки с некоторым осознанием, подписываешь почти добровольный контракт на определенный срок, и ее конец вполне логичен, то вот с дружбой-то должно быть как-то иначе.

«Должно быть». Клятiй маленький консерватор! Никому ничто и ничего не должно!

Ведь люди привыкли жить в системах. Потому очень многие имеют строго системный подход к «дружбе», «любви» и прочему и прочему. Заключают контракты: та «дружба» мне на год, та – на три месяца, эта – на три года, эта – на шесть, эта – на двенадцать, а вон ту девушку надо полюбить тридцать минут. Не больше, иначе придется переплачивать. Иными словами, на кой-то хуй изобретенными системами-шлюхами людишки насилуют слова, которые так любят олицетворять святыми.

Впрочем, кони мысли уже и сознание мое уносили в какие-то другие степи, и пока я в них не застрял, и не осквернил самоповторением и без того переполненную рассуждениями книгу, спрыгну с брички.

Вот в пространстве физическом кони знают, или, скорей, чувствуют грани дозволенного. И даже близко к границе с разными Монголо-Татариями меня пока еще не подбрасывали! Хотя загран я на кой-то черт сделал, думал, к другу буду в Эстонию ездить, он там учится. Но словно б не границу между странами он пересек, а границу, разделяющую «жизнь» и «нежизнь».

Но и чего я ожидал, если даже переезд друзей из твоей школы во взрослейшую жизнь получений высших спорообразований для них обрывает большинство связей с тобой? Я не раз распишу это самыми разными красками, как существующими, так и какими-то новыми – но недавно один человек лучше всех прочих охарактеризовал этот парад идиотии одним словом: «секта». Лучше не скажешь. Тем более, когда чрево заграницы попереваривает тебя в своих свободках, речи об особых сношениях со своим прошлом и вовсе быть не может.

Были у меня друзья – Платон, Николай. Еще из касты «чуть менее друзей», так сказать, Артур, Назар (они на выпуск младше меня, но спустя год дали и о себе знать метафизическому Тартару); пара подруг, среди которых – Ева, Александра о них чуть позже. Плюс к этому – те люди, которых я встретил уже в самом вузе, и дело не в том, что сей вуз – гуманитарная колыбель вопящей интеллигенции, в других происходит примерно то же самое, но с другими диагнозами, – у всех прослеживается одна и та же тенденция.