Ирма Шерман - Тяжелый запах жасмина

Но действительность диктовала своё. Жора начал рассказывать о том, что произошло за это короткое время, как его прогнали от ворот и пригрозили оружием, как он познакомился с Татьяной Сергеевной, которая оказалась секретарём в городской полиции, и от которой он узнал, что начальником полиции, является никто иной, как Генрих Людвигович. До этого момента, все слушали Жору, не перебивая, и, как только он произнёс имя их учителя, то Люся тихо сказала:

– Вот сволочь!

– Ну, не скажи! – возразил Жора. – Мне, когда мы с ним беседовали, показалось, что он не тот, за кого себя выдаёт, и что в нём есть что-то загадочное и недосказанное. Он как-то проговорился, что многое не в его силах, чтобы предотвратить то, что творится вокруг. Но, самое главное – это то, что он предложил план, как отсюда вывезти тебя, Люся, – а затем, Жора обратился к маме–Симе и Сёме, и вас. Люся сразу же отказалась, заявив, что она не бросит маму и Сёму, и вообще ей не нравится то, что предложил этот, с позволения сказать, «добродетель». Она поднялась со стула, пересела на кровать, обняла маму и, заглядывая ей в лицо, сказала:

– Мы будем все вместе, я думаю, что всё обойдётся, и всё будет хорошо. Ведь я права?! Нам ни в коем случае нельзя покидать друг друга, ведь пока нам ничего не грозит, ведь это правда?! Но почему ты молчишь, мама? Скажи, что ты об этом думаешь?

Но мама–Сима почему-то молчала. В это время Жора сказал то, о чём раньше не хотел говорить, но теперь это было необходимо, и он сказал:

– Когда я подошёл к воротам, то на крыльце проходной стоял Грынька, а, когда увидел меня, то позвал Володьку и Аркадия. Все трое были одеты в полицейскую форму с карабинами и трезубцем на форменных фуражках. Оказалось, что они приняли дежурство, и старший в этой тройке – Грынька, который стал издевательски посмеиваться над моим приходом, но, когда я предъявил свой документ, выданный мне в полиции за подписью начальника, то реакция была совсем иная. Куда только делась их спесь! Всё это хорошо, но от этих мерзавцев можно ожидать любую подлость и любое преступление! Вот почему тебе, Люсенька, надо воспользоваться тем, что предлагает Генрих Людвигович, просто необходимо!

Он поочередно посматривал на каждого, ожидая ответа на то, что он только что рассказал. А Люся смотрела на маму-Симу глазами, в которых затаился страх, в ожидании, что скажет она, а Сёма смотрел то на Люсю, то на маму и, как видимо, ждал решения создавшейся проблемы, и мама–Сима в задумчивости, как бы сама с собой, начала говорить:

– Я не верила, я не могла поверить, что могут убивать людей безнаказанно, просто так для своего развлечения, до тех пор, пока не увидела своими глазами, как убили Басю, которая несла облегчение людям, которая никому не сделала зла, а только добро, и её убили, и никто не несёт ответственности за это убийство, и только потому, что оно узаконено. Оно охраняется и поощряется тем же законом убийц! Я долго анализировала то положение, в котором в настоящее время находится всё еврейское население города, и пришла к выводу, нет, я просто уверена, что нас всех, живущих за колючей проволокой, вскоре начнут убивать! Да! Да! Я в этом уверена! Так вот, Люсенька, я считаю, что необходимо воспользоваться возможностью вырваться отсюда, невзирая на то, от кого исходит инициатива и помощь, которую нам предлагают. Тебе нужно согласиться, и, чем скорее это свершится, тем лучше для тебя и для нас всех, а, если удастся и нам с Сёмой вырваться, то это будет просто чудом! Но первой должна быть ты. Вот всё, что я хотела сказать.

В комнате воцарилась тишина. Все молчали, ожидая, что скажет Люся. Она медленно встала с кровати, где сидела вместе с мамой, подошла к Жоре, встала за спинкой стула, на котором он сидел, положила ладони ему на плечи и, склонившись, тихо сказала:

– Я согласна.

После этого она подошла к кровати и села рядом с мамой, как и сидела раньше.

Жора шёл в полицию, чтобы сообщить о Люсином согласии. Он радовался, он знал, он спасёт её, он спасёт Люсю, он спасёт свою любовь! В приёмной посетителей не было, он подошёл к столу, за которым сидела Татьяна Сергеевна, наклонился к ней, поздоровался и тихо прошептал:

– Всё в порядке, она согласна.

Почти сразу же открылась дверь кабинета, и в приёмную вошёл Генрих Людвигович, молча, показал на выход из приёмной, и они вместе с Жорой вышли в коридор, где он напомнил ему, чтобы тот завтра после двенадцати пришёл на территорию, как и приходил раньше; об исчезновении Люси не знаешь, и как будто узнал только сейчас. Он помолчал немного и продолжил:

– Это просто необходимо и для тебя, и для меня.

Попрощавшись, он ушёл к себе, а Жора домой, окрыленный надеждой в завтрашний день.

Уже в одиннадцатом часу, когда мама–Сима с Люсей и Сёмой готовились ложиться спать, вдруг в коридоре что-то загромыхало, как видно, упало пустое ведро, послышалась отборная матерщина, открылась дверь, и в комнату вошёл Грынька, а за ним Володька и Аркадий. Грынька, как всегда перед тем, как начать говорить, гыгыкнул, а потом произнес, указывая на Люсю:

– Одевайся. Пойдем!

– Куда?! – спросила мама–Сима, заслоняя дочь собой.

Грынька не ожидал такого вопроса, и сразу ответить не смог, а только промямлил:

– Куда–куда?! На кудыкину гору! – и тут вдруг его осенила мысль. – Комендант требует! Во!

– Да, да! – в разговор вклинился Володька. – У коменданта торжество, вот он нас и послал, чтобы привести двух-трёх певиц и пару танцоров, чтобы веселее было для гостей.

– Во–во! – продолжил Грынька. – Так что побыстрей одевайся, а то нам ещё в четыре места надо зайти, – и он снова гыгыкнул, довольный своей сообразительностью.

Руки у Люси дрожали, когда она надевала тёплый жакет. Она никак не могла попасть в рукав, но наконец, одевшись, обняла маму, поцеловала её и прошептала: «Это конец!». Ещё раз поцеловала маму, подошла к Сёме, поцеловала в щёку и тоже тихо прошептала: «Отомсти за меня, Сёмочка». Затем повернулась и пошла к двери. Первыми вышли Володька с Аркадием, Грынька пропустил Люсю и прошёл за ней, громко хлопнув дверью, звук которой был похож на звук падающей крышки гроба.

Как только закрылась дверь, мама–Сима потушила свечу и подошла к окну. Она вглядывалась в темноту ночи, но ничего не видела. Вдруг узкий луч прожектора выхватил из тьмы четыре человеческие фигуры, где в окружении полицаев была её любимая дочь. Она опустилась на пол и тихо-тихо заплакала.

Люся шла, задумавшись, и не заметила, как они поравнялись с конюшней, дверь которой была немного приоткрыта, оттуда струилась тонкая струйка света, и вдруг она почувствовала, что её вталкивают в эту дверь. В мгновение она оказалась внутри конюшни, где на перекладине под крышей висела лампа «летучая мышь», откуда и исходил тусклый свет, еле-еле рассеивая полумрак. Она закричала, вырываясь из цепких рук мерзавцев, отбивалась, царапалась, а эти подонки срывали с неё одежду, бросая на небольшую кучу соломы. Силы были неравными! Скот побеждал человека. Её насиловали все трое, насиловали и били, били зверски, вымещая на ней всю накопившуюся злобу, которая скопилась в их чёрных презренных душах. Били за то, что пренебрегала ими, за то, что были позорно избиты Жорой, который её защитил. Люся сопротивлялась, теряя сознание. Всё происходило, как в страшном сне. И, когда, насытившись, насильники отошли в сторону, приводя свою одежду в более-менее порядок, то Грынька наклонился над своей жертвой, прохрипев ей в лицо: