Игорь Бойков - Кумач надорванный. Роман о конце перестройки

Она откинула от лба выбивающиеся из-под красной, с помпоном, шапки русые, волнистые волосы, перемигнулась с однокурсниками:

– Ну хоть один физматовский не сачканул.

– Привет сознательному математику! – хохотнул один из парней и вручил Валерьяну вилы.

Работа студентам, несмотря на заверения председателя, выпала нудная и тяжёлая. Нечистоты приходилось выскребать из узких стойл, орудуя под самыми ногами коров. Иные из них грузно лежали на соломе, не желая подниматься даже тогда, когда, откинув щеколду, к ним входили в стойло. Лишь поворачивали в сторону боязливо переминающегося с ноги на ногу студента рогатую голову, обдавали тёплым, влажным дыханием.

– Он тебя не боднёт? – Инна вдруг обеспокоенно выглянула из-за плеча Валерьяна, пытавшегося заставить крупного рыжего быка встать.

Бык, получив от Валерьяна пару тычков рукоятью лопаты в бок, наконец, поднялся и, издав короткое утробное мычание, уставился на него в тупом упрямстве.

– Боднё-ё-ёёт, – Инна, попятившись, потянула за рукав и Валерьяна.

Но тот, расставив широко ноги, остался стоять на месте. Хлопнув в ладоши, он пшикнул на быка в точности так, как пшикали гоняющие стадо пастухи.

Бык пригнул голову, но отступил вглубь стойла, вжался задом в стенку. Валерьян, не совершая, однако, резких движений, тут же принялся чистить пол.

– Племенной, небось, – Валерьян, раскованно улыбаясь, потрепал быка по покатому лоснящемуся боку. – У-у, бугай…

Инна, продолжая с недоверчивостью косится на присмиревшего быка, принесла объёмистое оцинкованное ведро, и Валерьян вскоре забросал его навозом доверху. То и дело заглядывавший в коровник председатель подсказал студентам, как сообразнее и быстрее работать: пусть, разбившись попарно, один вычищает стойла, а второй носит вытряхивать заполоняющееся ведро во двор – досыпать наваленную в углу навозную кучу.

Но Валерьян не позволил Инне нести ведро самой.

– Постой. Оно тяжёлое, – сказал он, выходя из стойла.

Инна, улыбаясь в нежданном смущении, пыталась воспротивиться:

– Ты ж и так гребёшь.

– Ну так и вынесу. Не надорвусь.

Валерьян с усердием вычистил три или четыре стойла, ни разу не позволив Инне самой вынести ведро. Она, смущённо переминаясь с ноги на ногу, оставалась стоять в длинном проходе между коровьими загонами без всякого дела.

Но когда Валерьян, вытряхнув на навозную кучу во дворе ещё одно ведро, принялся отпирать следующую щеколду, Инна вдруг отобрала у него лопату.

– Давай-ка поменяемся. Теперь я погребу, – произнесла она.

Валерьян, растерявшись, даже не попытался её оспорить.

– Моя теперь очередь, – повторила Инна, приноравливаясь сноровистее загрести лопатой грязь. – Так честнее.

Стойла вычистили к вечеру. Утомлённые, со взбухшими на ладонях водянистыми мозолями, студенты побросали в угол лопаты, грабли с вёдрами и вышли на воздух. Председателя на дворе не было, зато в закутке, под навесом, возле проржавелого и покорёженного корпуса старого трактора, сидели, мерцая в густящейся тьме багровыми огоньками сигарет, несколько местных парней.

– Председатель-то где? – спросил, подойдя к ним, Валерьян. – Закончили мы.

– А нормально всё, я запру, – дымно выдохнул курносый, с торчащим из-под кепки вихрастым чубом крепыш.

– Ты?

– А батька он мой. Ключи оставил.

Студенты поневоле столпились напротив парней, не сообразив ещё, куда им теперь податься. Вихрастый сын председателя поднял с земли вместительную бутыль.

– Ну, сделали дело… – зазывно произнёс он, отбрасывая окурок.

Валерьян заметил, что парни навеселе. Возле них, на накрытом газетой дощатом ящике, были разложены клубни отваренной картошки, очищенные луковицы, пара вскрытых консервных банок.

– Потрындим, городские? – пододвинул один пустую металлическую кружку. – Расскажите нам чего…

Подпившие деревенские парни держались добродушно, без задиристости. Студенты принялись усаживаться возле ящика.

– Расскажем, – протянул кто-то из химиков. – И вас послушаем.

Присел было на корточки и Валерьян, как Инна вдруг с неожиданной решимостью отрезала:

– Я – в клуб.

Сын председателя огорчённо скособочил нижнюю губу.

Инна попятилась от ящика прочь.

– Я тоже, – вырвалось, словно само собой разумеющееся, у Валерьяна.

Один из деревенских, склонив голову, сузил глаз.

– Обижаете, ребята…

Инна, не отвечая, быстро направилась к выходу со скотного двора. Деревенский сплюнул перед собой, но председательский сын примирительно толкнул его кулаком в предплечье.

– Оставь… Не видишь?

– Не заплутайте! – крикнул кто-то Инне и Валерьяну вслед.

До клуба, через всю деревню, они шагали вдвоём: сначала мимо хозяйственных построек, затем по безлюдной, неосвещённой улице.

– У меня вот так же отец водку картошкой и килькой заедает. Каждый день. Каждый… – внезапно заговорила Инна, и в её голосе, взволнованном, высоком, ощущалась боль.

Валерьяну вспомнился свой отец, их чинные семейные торжества, романсы под гитару…

– Всё пропивает дочиста. Даже вещи из дома тащит, – поведала она, стремительно выдыхая.

Сотню метров они прошли в молчании. Валерьян чавкнул по невидимой в потёмках грязи сапогом. Инна, грустно рассмеявшись, вдруг обернулась к Валерьяну лицом:

– Мама хотела, чтобы я на инженера поступать шла. Она сама медсестра при заводской больнице. Для неё все кто в люди выбился – все инженеры. Но я решила выучиться на химика. Может, какое-нибудь лекарство от пьянства изобрету.

Валерьян выслушивал её отрывистые, надрывные реплики с гнетущей неловкостью, словно человек, случайно увидевший чужой болезненный припадок. Он тихо ступал рядом, уставив взор в едва различимую в сумерках дорогу.

– Кто знает… – выдавил он, наконец.

В конце улицы засветлело. То светился фонарь возле здания клуба.

Инна, желая прогнать охватившую обоих грусть, спросила:

– Куда ваши-то все исчезли? Председатель здешний бегал с полчаса, искал, но никого, кроме тебя, найти не смог. А мы с ребятами всё ждали, ждали…

– Не знаю, – развёл Валерьян руками. – Я один живу, без соседа. Хозяйка тоже запропала куда-то.

В последние дни, выматываясь в поле, он общался с товарищами реже.

– В кино-то придут, точно.

Инна, слегка задевая локоть Валерьяна, подняла руку, убрала лезущую в глаза прядь.

– А показывать что будут?

– Не знаю.

Стремясь поддержать начавший вязаться разговор, он спросил:

– Как тебе вчерашний фильм, кстати? Впечатлил?

– Правдивый. Как показали – так в действительности в жизни и есть.

Валерьян коснулся переносицы, втянул холодеющий воздух.

– Вот прямо так?

– А что, нет?

– Уж больно мерзко всё показано.