Татьяна Свичкарь - Схватка с призраком

Так что в школе я не могла влиться в компанию девчонок – стильных, одетых в дорогие модные шмотки. Девочек необходимо хорошо одевать, потому что мальчики обращают внимание только на хорошо одетых девочек. Так однажды наставительно сказала председательница родительского комитета моей маме. У девчонок вся дальнейшая жизнь зависит от удачного замужества, так что сейчас надо «вкладываться». Так и вижу эту даму, наставительно поднявшую палец.

Но вкладываться было не из чего. Наши инженеры-родители, а сейчас, спустя годы, могу сказать, что и все мы – их дочери – не обладали и не обладаем даже подобием коммерческой жилки, довольствуемся только зарплатой. И не было месяца, чтобы каждый из нас не думал, как прожить от получки до получки.

Так что вот такая девочка я была. Тёмная юбка, которая немножко болталась на тощей мне, глухой свитерок-водолазка и светлая коса.

И стали вы с Махачёвым оставаться каждый день на час-два в опустевшем классе. Часто задерживалась с нами и Эмма Ефимовна, сидела у себя за столом, проверяла тетради.

Я сразу поняла, что дотянуть Махачёва до образа хилого троечника будет ой, как трудно, слишком всё запущено. В первый же день я попросила его написать маленькое сочинение «Образ Катерины в «Грозе».

Махачёв посмотрел на меня насмешливо, и что-то было в его взгляде такое… Если бы мы встретились в подворотне, я решила, что он хочет отобрать у меня кошелёк.

Через десять минут Махачёв протянул свою работу. Я остолбенела уже от её внешнего вида. Знаете тетрадки в одну линейку? Так вот, текст Махачёв написал огромными буквами – от линейки до линейки. Первоклассник такими каракулями не напишет даже в страшном сне.

Но главное – смысл. Махачёв писал, что Катерина склеила ласты, потому что родилась дурой. Надо было найти себе не грёбаного педика, с пиз-ой-мамашей а нормального мужика и уехать с ним в Москву. Там можно снять хату, заработать, и зажить, даже на бухло б хватало. Такой вот вольный пересказ текста, если не считать, как сейчас говорят, ста тысяч пятисот орфографических ошибок.

– Про бухло вычеркнуть? – спросил Махачёв щурясь.

Стало понятно, что начинать с ним надо даже не с нуля, а с глубокого минуса. И по-доброму его опять нужно было отправлять в первый класс – выводить кружочки и палочки, а потом учиться писать нормальные буквы. Читал он, кстати, тоже с запинками.

Я никогда не хотела стать учительницей. Поэтому задача загнала меня в тупик. С чего начать? Мы стали писать в тетради, разлинованной в две линейки, как в начальной школе. Писали простейшие диктанты: «Началась зима, падает снег. Дети катаются на коньках и играют в снежки». Потом проводили работу над ошибками. Попутно я читала Махачёву Пушкина: «Зима, крестьянин, торжествуя», «Мороз и солнце, день чудесный». Выручало одно: он не был тупым, а просто катастрофически запущенным. То, что мы проходили, он запоминал намертво, и после работы над ошибками – писал слова уже правильно.

Я не питала иллюзий, что он прочтёт романы и стихи, которые положено изучать по школьной программе. Поэтому я занималась пересказом. Даже пересказом пересказа. Чтобы Махачёв понял, что «дуб» – это была не кликуха Андрея Болконского среди дружков-дворян, а вовсе даже его рассуждения.

Сама я не просто любила книги, я жила ими, и мне было больно, так отчаянно больно их коцать, сводя к страничке-другой краткого пересказа! Но времени у нас оказалось катастрофически мало – выпускной класс. К тому же с Махачёвым всегда что-нибудь случалось – он мог ввязаться в драку, загулять, пропасть на неделю-две…. И тогда всё летело к чертям, потому что эти две недели он проводил явно не в санатории, а в лучшем случае бухал с друзьями-приятелями. Вернувшись в школу, он тяжело тряс головой и пытался вспомнить, кто такой Обломов. Вспоминал-таки: «А, это тот, кто на диване жопой дырку протер…» Эмма Ефимовна только головой качала, не отрываясь от тетрадей.

С математикой было ещё хуже. У Махачёва не укладывалось в голове – за каким хреном нужно учиться четырем действием арифметики, если даже в самой отстойном телефоне имеется калькулятор? И на кой… человеку нужна алгебра? Кто её выдумал? Только терзать мозги на уроках… Он лично никогда не слышал, чтобы алгебра потребовалась в жизни.

В конце концов, я не выдержала и заорала:

– Получишь аттестат, и звиздуй на все четыре стороны! Можешь им хоть пивные бутылки потом открывать! Или прямо сейчас звиздуй!

Он вскинул ладони:

– О кей, о кей! Я всё понял….

Боялась ли его? Сначала нет, потом да….

Хотя, по логике вещей, это он должен бы чувствовать себя обязанным мне за эти занятия…. Но что-то исходило от него такое… Мне казалось, что согласившись оставаться со мной после уроков, он будто делал одолжение, и я всё больше и больше попадала от него в зависимость. Долг рос – за то, что он тратил на меня своё время, росли и проценты.

Он сидел в кожаной куртке, которую не снимал с осени до весны – и на улице в ней ходил, и в школе. От него пахло табаком и каким-то спиртным – водкой, что ли? Не знаю, папа с мамой не употребляли ничего крепче шампанского на праздники.

У Махачёва начали появляться тройки за контрольные. Постепенно их становилось всё больше. Его отца всё реже вызывали в школу. Потом случилось такое, что Махачёв-старший пришёл, и в опустевшем классе, в присутствии Эммы Ефимовны попытался сунуть мне конверт с деньгами.

– Я ж понимаю… что ты вроде как бесплатно, но сейчас никто ничего, только за деньги…. Да я не верил, что Серёге моему хоть какой-то репетитор поможет… а сейчас вишь… дневник то приличный… с тройками. Я его сейчас и не луплю, почти…

У нас с Эммой Ефимовной одновременно отвалились челюсти. Мы и не подозревали, что Махачёва, который при желании мог свернуть шею любому из наших старшеклассников, отец до сих пор лупцует дома ремнём.

От денег я отказалась решительно, хотя увидела в приоткрывшемся конверте пачечку купюр. А мне так нужны были сапоги, и тёплая куртка на зиму, вместо пальто, которое нам кто-то как всегда «подал», будто милостыню бедным, и которое было велико мне минимум на три размера. Но проклятая «антикоммерческая жилка» заставляла меня засунуть руки за спину и трясти головой.

– Не портите мне девочку, – укоризненно сказала Эмма Ефимовна, – Она от чистого сердца… Мы, когда были комсомольцами, тоже всегда брали отстающих на буксир.

Отец Махачёва медленно опустил руку с конвертом:

– Ну, ты тогда говори… если что-то тебе надо будет, не стесняйся. Может, погрузить чего, перевезти… у меня ж машина.

– Хорошо, – пообещала я и изобразила улыбку.

Не знаю, что тогда пришло в голову Махачёву, а только петля вокруг меня затянулась ещё туже. Может, он вообразил, что я отказалась от денег, потому что влюбилась в него? Во всяком случае, домой я теперь всегда старалась улизнуть со своей подружкой Надькой Шепелевой, чтобы Махачёв не отправился меня провожать. Он напросился проводить пару раз, и я поняла, что боюсь… Как будто рядом со мной идёт даже не пёс… волк… И что ему придет в голову в ближайшие минуты – непонятно.