Олег Батлук - Баланс белого

Единственный нормальный ненормальный в Порчеллино – это Баббо Натале. «Баббо Натале» по-итальянски – «Рождественский дед», аналог нашего Деда Мороза. Этот персонаж действительно выделяется, даже на фоне замысловатой местной фауны. Огромный старик с окладистой бородой, высокий, широкоплечий, похожий на фотографии Хемингуэя. С какими-то гигантскими ладонями, на каждой из которых можно приготовить по пицце для остерии Месье Мишлена. И, судя по взгляду Баббо Натале, в этом человеке заключается столько тепла, что его бы точно хватило на приготовление этой самой пиццы. Свое прозвище Баббо Натале получил не от стариков с площади, а от местной детворы.

Баббо Натале, пожалуй, единственный во всем Порчеллино, приносит реальную пользу коммуне. Он известен, прежде всего, как мастер, мастер на все свои большие руки. И столяр, и кузнец, и краснодеревщик, и слесарь. Все, что человеку под силу произвести руками в материальном мире, старик умеет. Он делает новое и чинит старое. В его мастерской на самой окраине города скопилась вся история Порчеллино: немые граммофоны, часы с обезумевшими кукушками, накуковавшими себе вечность, мотоциклы с коляской без коляски, печатные машинки со стертыми клавишами, гитары без струн, дисковые телефоны с замурованными внутри голосами. Ушедшие поколения городка до сих пор живут в удивительной мастерской, бок о бок с Баббо Натале, в старых вещах. Пожилой мастер должен страдать от нынешнего запустения Порчеллино больше других: он еще застал все эти вещи работающими.

Есть за душой у старого мастера еще один, особый талант, снискавший ему любовь всех маленьких обитателей Порчеллино: Баббо Натале мастерит игрушки. От кукол и солдатиков до железных дорог и маленьких домиков. Причем эти игрушки он раздает детям бесплатно. Ни с кого и никогда Баббо Натале не брал денег за свои игрушки. Даже после того, как детвора однажды случайно разбила его витрину. Они долго не решались прийти к нему, а когда, наконец, через несколько дней заглянули в мастерскую, стекло было на месте, а каждого из них ждала новая поделка. Баббо Натале родился задолго до появления на земле зла. Он не пострадал.

Мэр Порчеллино и старики с площади неоднократно предлагали Баббо Натале переехать из его мастерской на окраине в просторное помещение в самом центре. И ходить к нему стало бы ближе, да и ему престижа больше. В ответ на уговоры Баббо Натале лишь улыбался всем своим лицом – ртом, глазами, бородой и даже мочками ушей, как только он умеет, – и отказывался. А старики вздыхали с облегчением: они верят в то, что мастерская Баббо Натале на окраине охраняет их деревню от злых духов.

Парад умалишенных Порчеллино замыкаю я. Я оказался достойным приемным сыном клинического городка.

До какого-то момента мою жизнь можно было обозначить одним-единственным словом (немного для целой-то жизни), которое записала в своем дневнике Мария-Антуанетта в день взятия мятежниками Бастилии: «ничего». Я жил стерильной, бесшумной жизнью, идеально заправленной, точно постель новобранца. Не жизнь, а прямая линия, как на больничном мониторе. Живя так, рискуешь не заметить, что умер. Вокруг – белый шум в телевизоре, когда каналы прекращают свое вещание на ночь. Слишком обычная учеба, слишком нормальная работа, слишком среднестатистические друзья. Настолько слишком, что об этом даже неловко рассказывать в приличном обществе. Одно время я даже пробовал вести дневник. Я вел его полтора года. В итоге получился один бесконечный день длиной в полтора года. Я вырастил в своей душе скуку, как плесень. Я – крайне безынтересный человек. Прежде всего я был неинтересен самому себе.

В моей жизни катастрофически не хватало жизни. Я мечтал о прорыве канализации, о стуке в дверь, об эпицентре торнадо, о выигрыше в лотерею, о метеорите в окно. Я мечтал о нормальном человеческом форс-мажоре, который вернет меня из безсобытийного лимбо в мир живых.

Однажды я попытался прервать эту сансару для нищих и выучил итальянский язык. Люди со скуки плюют в потолок, а я вот выучил итальянский. Это был первый полноценный поступок в моей жизни. Все остальные события укладывались в цепную реакцию падающих домино, запущенную родителями при моем рождении.

А еще через какое-то время я совершил второй поступок в жизни. Я подумал: не пропадать же выученному итальянскому. И решил съездить в Италию, тряхнуть словарями. Но я был и так слишком скучен для того, чтобы путешествовать по путеводителям. Поэтому я придумал внести в свою стройную, 90-60-90, судьбу немного несовершенства.

Я купил настенную карту Италии, самую подробную, какую сумел найти, метр на метр. Повесил ее на стену. Взял в руку дротик от дартс с острым наконечником. И метнул его в карту. Первый раз я попал в обои рядом с картой. Ехать в обои мне не хотелось, чего я там не видел. Насмотрелся я на них до изжоги во время бесцельного лежания на диване. Со второй попытки я попал в карту. Точно и без вариантов. Дротик не удержался в бетонной стене, но оставил гигантскую дырку. Гигантскую дырку на месте Порчеллино.

Так я впервые оказался здесь, в канун Рождества. Местные, которым я честно рассказал, как попал в их городок, попал буквально, дротиком, сразу приняли меня в свои нестройные ряды и стали называть Чокнутым русским. Почти как известный коктейль, чуточку иначе.

В итоге я, конечно, не нашел в Порчеллино того, что искал. Здешняя скука была замурована в фундаментах домов. Местное небо оказалось даже скучнее моих обоев.

Зато в Порчеллино я окончательно слился с фоном. Я встретил здесь своих единомышленников, ценителей серых стен. Порчеллино – это такой запасной кокон для тех бабочек, которые так и не научились летать. Под бельмом местного неба мы превращаемся обратно в гусениц. Поэтому каждый год я и приезжал сюда, снова и снова, встречать Рождество.

Несмотря на свою жадность, жители Порчеллино Рождество празднуют. Возможно, они празднуют его как раз из жадности, чтобы не уступать Большому Городу ни пяди своего безудержного унылого веселья.

Главное событие рождественской недели в Порчеллино – это вертеп на центральной площади. До своей первой поездки в Италию я ничего не знал про вертепы и впервые увидел их как раз в этом городке. Вертеп – это скульптурно-декоративная композиция, сюжетом которой является Рождение младенца Иисуса. Для Италии, как и для некоторых других европейских стран, вертеп – традиционный элемент празднования Рождества.

В Порчеллино такие вертепы каждый год под Рождество в своей мастерской делает Баббо Натале. У него получаются внушительные конструкции, по несколько метров в основании. Их транспортируют на центральную площадь на грузовичке.