Олег Батлук - Баланс белого

В своих вертепах Баббо Натале вполне традиционен. Каждое Рождество он изображает пещеру, а в ней Деву Марию, младенца Иисуса и Святого Иосифа, вола и осла рядом, волхвов с верблюдами неподалеку и над всеми ними ангела, который держит в руке на тонкой проволоке Вифлеемскую звезду. Звезда у Баббо Натале – со светодиодом внутри, поэтому она сияет, как настоящая, на радость детворе. Ангел получается у мастера розовощеким, пухленьким, больше похожим на языческого купидона. Наверное, это не случайно, ведь и тот и другой в конечном счете отвечают на небе за любовь. Единственным отступлением от канонов, который допускает в своих вертепах Баббо Натале, является кот Челентано. Его фигурка размещается поодаль от основных действующих лиц, в окружении свиты из мышей. Еще в первый мой приезд Роберта объяснила мне, что в этом нет ничего необычного: в вертепах часто используются местные реалии. Так, в Неаполе в некоторых композициях присутствует, например, Софи Лорен. Но Баббо Натале этим не злоупотреблял и дальше кота Челентано и его мышей свою фантазию ни разу не отпускал.

Вертепы Баббо Натале – это произведения искусства. Фигурки он вырезает из дерева, лица покрывает воском, глаза мастерит из стекла: Дева Мария и младенец Иисус получаются у него настолько живыми, что старики крестятся. Пещеру он выдалбливает из цельного камня, кругом стелет траву и мох и расставляет миниатюрные деревья, сделанные, как ни странно, из дерева.

Мой самолет клюнул носом и пошел на посадку. Я пристегнул ремни и закрыл глаза, мечтая о том, как совсем скоро окажусь среди своих милых умалишенных.

– Purpose of your visit?

– Tourism.

Пограничник во Фьюмичино поставил штамп, не поднимая на меня глаз. Чего, спрашивается, смотреть, все равно все эти туристы заканчивают одинаково: все уезжают.

Через несколько часов после этого диалога я уже шагал под мелким комариным дождиком вдоль полей в окрестностях Порчеллино. За спиной, помимо самолета, были уже и поезд, и автобус, а таксист Феррари за мной не приехал. Впервые за пять лет. Хотя мы с ним договаривались, и у меня даже было от него электронное письмо с подтверждением. Теперь этим письмом я мог разве что прикрыться от дождика. Неужели совсем заскучал мой Порчеллино, зарос мхом по самое горло, гадал я про себя, шагая. Идти было не меньше часа.

Когда я, наконец, добрался, мои опасения подтвердились. Порчеллино встретил меня пустой центральной площадью. Старички испарились, видимо из-за дождя. По площади вышагивал одинокий голубь, апоплексично дергая головой. Он тоже не находил старичков и не знал, чем себя занять, так как ему не с кем было поговорить.

Таксист Феррари зевнул и извинился, что не приехал, мол, перепутал день. Это было похоже на правду: дни в Порчеллино рождались сплошь близнецами.

Синьор Герра зевнул и извинился, что мой номер еще не готов. Номер для единственного клиента в году. Еще не готов.

Я пошел в остерию подождать и заодно перекусить. Месье Мишлен зевнул и извинился, что сегодня у него только кофе. А где же пицца, хотел было спросить я, но передумал. Мелкий дождик окончательно добил Порчеллино.

В остерии мне рассказали свежие новости: профессор Роберто собирается навсегда переехать в Большой Город поближе к университету, Роберта закрыла музей раньше на три дня, собачку старушки Инганнаморте давно не видно, видимо сдохла, мэр Порчеллино, будучи в творческом кризисе, чуть не удалил сайт города, а Баббо Натале заперся в своей мастерской. В отличие от всего остального, последнее событие встревожило всех не на шутку. Гораздо больше вероятной кончины любимой собачки старушки Инганнаморте. Раньше мастер никогда так не делал. А ведь это было как раз то самое священное для всех время, когда Баббо Натале должен заниматься традиционным рождественским вертепом. В эти дни старик, наоборот, обычно приглашал всех желающих понаблюдать за своей работой. А там было за чем понаблюдать. Один розовощекий ангел со стеклянными глазами чего стоит.

А вдруг у Баббо Натале тоже творческий кризис, как у мэра, гадали в остерии. Понятно, что без этого мэрского сайта все прекрасно проживут, а вот без вертепа на центральной площади – вряд ли. И вообще, как известно, Баббо Натале со своей мастерской был крепостной стеной на пути у злых духов. Если и он сдался и погрузился в хандру, дорога для черного ветра с гор открыта. Если даже водяной, хранитель болот, загрустил, то хана тогда всем лягушкам, как образно заметил пожилой мужчина за соседним столиком.

Наконец, синьор Герра снизошел до своего единственного клиента и заселил меня в мою привычную каморку. Я скукожился на крохотной кроватке и заснул лишь под утро, скрутив одеяло в бараний рог, как всегда в Порчеллино.

Весь следующий день накануне Рождества прошел в тревожном ожидании. Мэр Порчеллино несколько раз ездил на окраину города в мастерскую к Баббо Натале. Мастер его не впустил. Старички на площади собрались тесным кружком и перешептывались. Голуби перестали истерически бродить и тоже сгрудились, прислушиваясь к шепоту над головой. Таксист Феррари периодически поднимался со своего стула и ходил вокруг машины. Роберта зачем-то снова открыла музей и застыла на его пороге памятником всеобщему беспокойству. Сеньор Герра и Месье Мишлен оба вышли из своих заведений и торчали на улице. Старушка Инганнаморте напряженно всматривалась вдаль в свой бинокль. Кот Челентано, и тот о чем-то совещался с мышами.

Дождь внезапно закончился. И в следующую секунду по улице на большой скорости прогрохотал грузовичок по направлению к мастерской. Все, кто еще сидел, встали. Мэр Порчеллино невежливо отобрал у старушки Инганнаморте бинокль и направил его в сторону окраины.

Через полчаса в конце улицы снова появился грузовичок. Он ехал очень медленно. Жители облегченно вздохнули. В кузове под плотным брезентом громоздилось что-то большое. На пассажирском сиденье ехал Баббо Натале.

Городок отправился по домам наряжаться. Рождество все-таки передумало и в последний момент решило прийти в их захолустье.

Вечером на площади было не протолкнуться. По меркам Порчеллино, конечно. Голубям по-прежнему хватало свободного пространства, чтобы бесцельно прогуливаться.

Конструкцию под брезентом уже установили на традиционное для вертепа место. Всем собравшимся показалось, что на этот раз она была больше обычного.

Вокруг царило оживление. Как будто улитке отвесили пендель.

Я стоял в толпе среди местных жителей, и мне их было немного жалко. Каждый год они вот так же приподнимают голову над поверхностью своей лужи, надеясь на что-то (на что? на то, что у лужи внезапно появится выход к морю?), и каждый год ныряют обратно, только ныряют еще глубже, так как потратили слишком много сил на то, чтобы вынырнуть.