Александр Лышков - Олежкины истории. Повести и рассказы

Олежка знает это по себе. Когда его кроватку переставили в то место, где раньше стояло мамино трюмо, ему стало временами казаться, что пространство в кроватке вдруг, ни с того ни с сего, утрачивает свои привычные границы и превращается в бесконечно длинный, уже знакомый ему по играм с этим трюмо зеркальный лабиринт. Особенно явственно это ощущалось с наступлением сумерек, ближе к ночи. Ведь вещи тоже нуждаются в отдыхе, и, засыпая, в своих снах могут легко путешествовать по привычным местам.

Наблюдая за своим отражением в этих створках, он сдвигал их таким образом, чтобы появившийся коридор в какой-то момент полностью переставал изгибаться и становился прямым, таинственным и манящим. Вглядываясь в бездну многократных отражений, он мысленно отправлялся странствовать вдоль бесконечных шеренг пудрениц и флакончиков в надежде достичь его границы.

Как-то, ложась спать, он поймал себя на мысли, что во сне он легко может очутиться в этом лабиринте, и если кто-то вдруг случайно заденет одну из створок этой зеркальной ловушки, то он заблудится в нём и никогда уже не найдёт выход. А, может, это трюмо ночью и само, без чужой помощи, не прочь поступить таким образом. Ведь ему, наверное, тоже бывает скучно и одиноко, особенно когда в него долго никто не смотрится, и оно в своих снах грезит о том, как бы заманить кого-нибудь в свои объятия и заотражать его там до бесконечности. Он с трудом упросил мать переставить кроватку в другой угол, не посвящая её в причины своей странной просьбы.

А ведь отражение в зеркале – это тоже отчасти искажённый, пере-вёрнутый образ привычных вещей. И мир там такой же, но немного иной. Правое там становится левым, а правила – левилами. У Олежки даже захватывает дух – столько нового и интересного можно здесь понапридумывать. Но для начала нужно справиться с обыкновенными перевёртышами, с теми, которые он уже себе наметил на этот год. И с теми, которые ещё предстоит внести в свой список. А левилами он займётся уже в следующем.

Круглосветлый

Этот маленький круглый прудик обладает просто каким-то магнетическим свойством. Находится он рядом с домом, сразу же за забором их дворика. Тут же и земляная горка, такая же аккуратная и круглая, как этот прудик, только гораздо меньшая по размеру. Может быть этот водоём – всего лишь яма, оставшаяся после сотворения горки? Ну где это видано, чтобы куличи делали ради ямок в песке! Но Олежке так не хочется думать, и он даже от кого-то слышал, что этот прудик довольно старый, вырытый ещё в давние времена, когда тут разбивались парки и строились царские хоромы. Он даже имеет своё название – Голицынский, или что-то в этом роде. Потому, что расположен в сквере cтаким же названием. Но это не факт. Олежка считает, что ему подошло бы совсем другое имя.

Петька Савков говорит, что из самолёта – а он уже несколько раз летал на нём – озёра кажутся светлыми пятнами. Это потому, что в них отражается небо, а иногда и солнце. И этот прудик сверху, наверное, выглядит маленьким правильным кругом света. Жаль, что люди только недавно научились летать. Тогда они бы наверняка назвали его Круглосветлым. Очень хорошее имя. Потому, что рядом с ним настроение у Олежки всегда очень светлое.

Горка – тоже славная штука. Зимой с неё можно лихо скатиться на санках по ледяному языку, уходящему вдоль пешеходной дорожки в сторону автобусной остановки. А ещё лучше – направить санки в сторону прудика, и, доехав до его крутого берега, скатиться прямо на лёд. А можно здесь устроить состязание за титул «царь горы». Если народу мало, то в одиночку, а если хватает, то стенка на стенку. И тут главное – сразу после сражения отыскать в снегу свою пуговицу, оторванную в пылу борьбы, и не прихватить кушак от чужой шубы, а то дома потом никакой титул тебе не поможет. Но всё же прудик гораздо интереснее.

В нём живут золотобрюхие караси, вертлявые жуки-плавунцы и лечебные (странно, но утверждают, что они все лечебные) пиявки. А по поверхности носятся шустрые водомеры, которых ещё никому не удавалось поймать – не то чтобы рукой, но даже сачком. Спросите – зачем? Затем, чтобы рассмотреть как следует, почему они не тонут.

И если бы только это! Там есть ещё и загадочные тритоны. Это такие маленькие дракончики с полупрозрачными гребнями на коричневых спинках. Папа называет их представителями отряда земноводных и говорит, что они обычно обитают в болотах.

Про отряды Олежка знает только то, что есть пионерские и партизанские, и то, что они ходят колоннами. А про земноводных пока не знает ничего. Но он тут же представляет себе, как небольшой «отряд земноводных» колонной перемещается из одного болота в другое, по слухам более богатого насекомыми, и несколько его особо нетерпеливых представителей отделяются от него и со всех своих четырёх лап мчатся к Круглосветлому. Хотя может быть это и не колонна вовсе. Ведь партизаны, например, действуют скрытно, маленькими группами или в одиночку. Значит, если колонна этих земноводных ему раньше никогда не попадалась на глаза, то тритоны, наверное, из этих.

А ещё иногда сюда прилетают утки, и лакомятся этими бедными дракончиками, он сам видел. Ему ужасно жаль их. Они хоть и уродливые немного, но очень забавные и пугливые. Высунут острую мордочку из воды и щурятся на солнце. А чуть что – сразу нырк в водоросли.

Олежка догадывается, что эти утки – из отряда небоводных. А, может, водонебных? Ну, допустим. А вот с людьми как быть? Их ведь можно везде встретить – и на земле, и в воде, и в небе. И даже в космосе скоро будут. Потому как – кстати, об отрядах – он слышал, что в добавок к пионерскому и партизанскому недавно появился ещё один – отряд космонавтов. Значит, люди – представители гигантского отряда вездесущих: он слышал это слово, и теперь, кажется, догадывается, что оно означает.

Можно часами ходить вдоль берега и наблюдать за жизнью удивительного подводного мира. А можно сесть на скамейку cчугунными боковинами – таких скамеек немало в скверике – и смотреть на отражение проплывающих в небе пушистых облаков, когда на воде нет ряби. И каждый раз обнаруживать в их очертаниях то людей, то зверей, а то и вовсе каких-нибудь сказочных чудищ.

Или взять палку и стучать ею по белым пузырям, прячущимся под тонкой корочкой льда, чтобы, разбив его, выпустить на волю воздушного пленника. Но вовсе не из сострадания, а потому, что пузырь этот потом будет мешать разглядывать вмороженные в лёд ажурные кружева водорослей. Это так занятно. А ещё с нетерпением ждать, когда этот лёд достаточно окрепнет, чтобы, попробовав его на прочность, с разбегу прокатиться по его гладкой поверхности под протяжный писк разлетающихся вокруг трещин, напоминающий свист пуль, проносящихся под ногами. И видеть краем глаза слабаков, жмущихся на берегу и не решающихся последовать твоему примеру.