Илона Якимова - Белокурый. Король холмов

Старик закудахтал, от тучности еле оборачиваясь в седле к хозяину дома:

– Коли вы, господин граф, Малыша Джока окоротите, так я вам десяток бондов подпишу, потому – ежели человек в моем доме навести порядок может, так он и со всей Маркой справится! Доброго здоровьичка, лэрд Лиддесдейл!

Воронья Скала дал Белокурому слово главы рода, что братья Эллиоты из Парка не вынут клинки непосредственно на сходке с лэрдом Лиддесдейлом, но Болтон не слишком-то полагался на его обещания. Верней сказать, чертям из Парк-тауэр и сам Редхью был не указ, жили они своим разумением. Потому-то под добротным – и немарким, что греха таить, он взял пример с Уота Вне-Закона – дублетом графа был надет новый простеганный джек с костяными пластинами. Белокурый, весь в черном, на белом боевом жеребце, в суровых цветах плаща «олд-хепберн», сейчас имел вид святого Георгия, вышедшего на змея – но и святой, и змеи были несколько в местном колорите.

Трое братьев-рейдеров из Парк-тауэр были весьма похожи между собой и очень при том различны. Малыш Джок, старший, разменявший четвертый десяток вождь Эллиотов Парка и заводила всякого безобразия, и в самом деле был самым мелким в росте, коротконогим и коренастым, с круглой глумливой рожей, сальной до блеска, украшенной кустистой коричневой бородой. Боннет лихо сидел на его крупной голове, лихо торчал на боннете пучок орлиных перьев, хотя и боннет был не первой свежести, и орел – весьма хил и потрепан. Джок восседал на своем скакуне, таком же невысоком и шустром, как хозяин, подбоченясь, на полкорпуса впереди братьев, однако его выдавали руки – пальцы слишком часто теребили узду для столь невозмутимого вида. «С силой и правом!» – кричала фамильная брошь, которой на плече Малыша была перехвачен темно-синий плащ Эллиотов. Про силу никто не отрицал, но вот насчет права… право у них одно – изображенный на эмблеме Эллиотов меч. Или вертикально поставленный на рукоять нож – как тот, что торчал из пепла сожженной овчарни.

Уилл Эллиот, обладатель эпического прозвища, был выше старшего брата и с лица попригожее, хотя до красавца и ему было далековато. Сухое и длинное поджарое тело, бычья шея, мутный взгляд закоренелого выпивохи, фамильная рыжевато-коричневая масть. Когда он улыбался, в лице определенно появлялось нечто собачье, а что до остальных подробностей телосложения, размышления о них явно выходили за рамки сегодняшней встречи. Вот про подобные клички и говорил Патрику Уот Вне-Закона, когда убеждал, что графа очень душевно приняли в долине… Наглейшим образом, напоказ, держал Уилл поперек холки галлоуэя широкий меч в потертых ножнах, закрывая брата с правой руки. Несмотря на добротный костюм, на благородный цвет плаща, вида Уилл был довольно плебейского, как если бы очутился в седле прямиком со скотного двора. Не исключено, впрочем, что так оно и было.

Роберт Эллиот, единственный из троих, был хорош собой – несколько девической по свежести красотой, однако ничего женоподобного, несмотря на кличку, не сквозило в его повадке и облике. Чистое, безусое и безбородое лицо с правильными чертами, сощуренные голубые глаза, каштановые кудри, перехваченные сзади возле шеи шнурком. Леди-Эллиот отпустил поводья галлоуэя, как будто предоставив лошадку ее собственному разумению, и вместо меча держал в руке кулек, свернутый из листа лопуха, словно мальчишка, обчистивший монастырский сад. Оттуда он доставал одну за другой спелые до черноты вишни, а косточки сплевывал под копыта коней старших братьев. Когда вишневый сок выступал алым в уголке губ, он слизывал его острым, как у кошки, розовым языком. Казалось, младший из братьев явился не на встречу с врагом, а выехал на увеселительную прогулку, так расслаблен и беззаботен был его вид, словно все эти сложные разговоры, все угрозы нисколько его не интересовали и никак не касались. Робби Эллиот помимо воли поглядывал на Патрика с глубокой симпатией, Босуэлл не раз ловил на себе манящий и насмешливый взгляд противника. Но именно о нем говорил Болтон, когда предостерегал Белокурого от метательного ножа, пущенного в спину.

Лихая троица.

И – нет, господин граф был вовсе не так уверен в себе, как это было написано на его непреклонном, холодном челе подлинного хозяина Долины.

Малыш Джок сразу понял, что разговора не будет. Что не склеится вся эта болтовня, на которую уговорился Воронья Скала, с суровым красавцем, успокаивающим своего злобного белого жеребца на расстоянии всего дюжины футов от бедовых братьев. Про молодчика, внезапно объявившегося в Долине в чине лейтенанта шотландской короны, говорили разное, но никто, ни даже Роберт, недолго отиравшийся на торжестве в Хермитейдже, не приготовил Джока к этой дерзости, силе, презрению к устоявшимся в Лиддесдейле порядкам, которые сквозили в каждом жесте, в каждой фразе нового хранителя Марки. Ибо он пришел не уговаривать Джока и не совестить его – он пришел судить, карать или миловать, по собственному выбору. И не было ни приличных встрече приветствий, ни вопросов о делах или о здравии семьи, ни пожеланий доброго дня. Босуэлл просто и ровно заговорил. У него был ясный голос, звучный, сильный и низкий для такого молодого парня.

– Скажи мне, Джок, что ты за человек? Я хочу знать, – Ранний Снег громко, с неодобрением, фыркнул на пони Эллиотов и склонил большую голову. Белоснежная, начесанная до блеска грива потекла вниз тяжелой волной. Рука графа в черной перчатке снова легла на шею коня, поглаживая, и при этом движении на пальце алчно и горячо загорелся рубин Босуэллов. С тяжелой золотой цепи на груди Белокурого глядела на Джока бешеная лошадь, грызущая разорванные удила. Это были и все украшения строгого костюма лорда-хранителя, но именно они оставляли впечатление мощи, силы, несметного богатства, неоспоримой власти. – Скажи мне о себе, Джок. Разума или слуха нет у тебя? Я звал в Хермитейдж всех – пришел ли ты? Почтил ли меня в день моего торжества? Разделил со мной трапезу? Оказал мне уважение, положенное, как твоему лэрду? Нет, ты не пришел ко мне, Джок. Был ли я к тебе за это немилостив? Лэрду прилично терпение, и я был терпелив, вместо того, чтобы сразу призвать к ответу. Я дал время, Джок, но как ты его истратил? Ты вошел в мои земли, когда меня не было, ты разорил их, ударил мне в спину. Это прилично соседу, Джок? Или это прилично доброму подданному короля? Ни то, ни другое. Скажи мне, Джок Эллиот из Парка, кто ты таков – ведь настоящий мужчина так не поступает. Что у тебя есть против меня? Разве я жег твои поля? Присвоил твой скот? Убивал твоих братьев? Осквернил твоих женщин? Была ли на мне вина перед тобой, которую ты взыскивал? Или Господь, к прискорбию моему, сотворил тебя свиньей бессмысленной и бесчестной? Говори же, рассей мои сомнения.