Илона Якимова - Белокурый. Король холмов

Сказать, что у лэрда Лиддесдейла не стояло, значило сильно упростить ситуацию. Вообще-то лэрда подташнивало. Патрику не приходилось брать женщину силой, и он не намерен был получать этот опыт сейчас. Он в принципе не понимал вкуса в насилии, его опыт в делах амурных предполагал исключительно даму, отдающуюся с восторгом – иного у него пока и не бывало.

И два взгляда скрестились на нем – пьяный, ждущий, уверенный в согласии господина взгляд Полуухого, и острый, как нож, полный ужаса, слез и надежды – ибо она поняла, что шотландцы заспорили меж собой – взор полуголой девчонки.

– Ради Иисуса, мой добрый сэр, сжальтесь, ради Спасителя и его милосердной матери Марии… – начала было она дрожащим голосом, обнимая сапоги лэрда, всем телом содрогаясь от рыданий.

– Заткнись, тварь! – заорал на нее Крозиер, ухватил за волосы, дернул на себя. – Южанка поганая, шлюха, дрянь!

Англичане вырезали всю семью Крозиера лет десять тому назад, после чего он пришел к Болтону и обязался служить преданнейшим псом, если тот позволит ему пытать сассенахов в свое удовольствие. И Болтон позволял – иногда.

Девчонка закричала так, словно пришел ее последний час, и вцепилась в Патрика, как репей, намертво, так что Крозиер, пытаясь оторвать ее от лэрда, едва не повалил и самого графа – однако это продолжалось всего мгновение. Не то, чтобы у Клема Крозиера треснули кости, но он с недоумением ощутил сильную боль в запястьях, а после эта боль заставила разжаться пальцы, отвела его руки от англичанки…

– Давай быстро отсюда, дурочка, да спрячься получше… – на чистейшем английском сказал граф девушке, даже не глядя на нее, смотрел он на своего капитана. Она прыснула у него из-под ног, как кролик, не веря своим ушам.

Глаза Белокурого, обычно синие, были черны, как два колодца, в которых топят убийц по «правосудию джеддарта»… и именно это правосудие прочел в них слегка протрезвевший Полуухий. Но трезвость принесла с собой и злость – стало быть, этот щенок не только покушается на его законное право воина, но и благоволит сассенахам! Клем Крозиер был из тех, кто скептически принял появление нового хозяина в Хермитейдже, а сейчас виски и досада совместно ударили в голову.

– Ты, молокосос, еще и девок из-под меня вынимать станешь! – заорал он, надвигаясь на Босуэлла.

Охотничий нож блеснул в руке капитана…

Но кинуться на Белокурого Клем не успел. Возникший откуда-то со стороны леса Патрик Болтон, во мраке полностью неотличимый мастью и повадками от черного медведя кельтских легенд, молча и бесшумно заломил Крозиеру руки за спину, а после без разговоров двинул в ухо. Башку менее каменную такой удар мог бы и проломить.

– Пора уходить, – сказал он, – пока от Карлайла не подняли гарнизон по тревоге. Клем, урод безмозглый, ты на кого руку поднял? Я с тобой после поговорю, тварюга пьяная…

В обратный путь отряд вел Джон Бинстон со своими ребятами, и они же гнали скот, Робсонов и бывший английский. Основные силы Хепбернов шли сзади на случай погони, угроза была невелика, но и пренебрегать ею не следовало. Болтон косился на своего графа, который был бледен от злости, смотрел прямо перед собой, а в глазах Патрика до сих пор плавала чернота. Граф помимо воли оказался втянут в то, чего так надеялся избежать – в резню под видом восстановления справедливости, и его чрезвычайно бесило, что его собственная натура так подло предала его, что дела складываются пока что согласно предсказаниям дядьев и Злобного Уота. Болтон пару раз хмыкнул, крякнул, не дождался ответа и решился заговорить:

– Что ты взъелся? Ну, побаловал бы ее Клем своим рогом… от бабы не убудет.

– Она девчонка совсем…

– А какая разница? – искренне удивился Болтон. – Надо ж когда-то пробовать мужика. А лучше, чем Клем, никто не продырявит, после него – хоть полк солдат заходи, просторно… – и дядя хохотнул.

Белокурый молчал – его покоробило дядино веселье. Случайно спасенная им девчонка была куда моложе его сестрицы Джен Хоум. Они миновали галопом еще несколько миль, прежде чем он отвечал Болтону:

– Ежели пойдешь в рейд со мною еще раз, дорогой дядя – насиловать не позволю никому. Сам охолощу, не поленюсь. И Клем Крозиер мне больше не капитан, пусть-ка побалуется на вольном выпасе, пока ему член не подрежут мужья да братья…

– Ну, и глупо, – отвечал Болтон, весьма разочарованный реакцией племянника, но отметивший про себя с удовольствием сослагательное «если пойдешь». – Полуухий весьма толковый боец, а мозги бы я ему вправил. Хотя… ты – лэрд, твоя и воля.

– Я – лэрд, – без улыбки согласился Белокурый. – И еще я королевский лейтенант и хранитель Марки. И за твои художества нынешней ночью, дядя, должен сдать тебя лорду Дакру без всякого промедления, дабы покуковал ты свое в крепости Карлайла до самой виселицы.

Тут уже Болтон обиделся и молчал до самого привала перед рассветом.

Белокурый проснулся и сел возле почти потухшего костровища, спускались сумерки – время двигаться в путь. Какая-то мысль неотступно терзала сознание, но он не мог уловить – что именно… повернулся к дяде, который, сидя возле него в карауле, правил нож на кожаном ремне:

– Крозиер где? Давай-ка его сюда…

– Он ушел ночью. И не то худо, что он ушел, а то, что ушел озлобленный.

– Почему ты его отпустил?

– Приказа не было удерживать, – прямо глядя в глаза племяннику, отвечал Болтон. – Беситься хватит, граф. Если уж ты на Клема гневен, так и нас всех под плети клади, потому что Крозиер не делал ничего особенного в ту ночь…

Молодой граф Босуэлл, сощуренными кошачьими очами уставясь в затухающие угли костра, добрые четверть часа шипел такие гэльские словосочетания, что даже у бывалого, восхищенного его широкими познаниями Болтона долго звенело в ушах.

Патрик пошел в этот рейд, полный дурных предчувствий, а чутье не обманывало его почти никогда. И милей вглубь Спорных земель, на обратном пути к Хермитейджу, лорд-хранитель Марки в самом деле попал под засаду Армстронгов.

Это был уже совсем другой бой, потому что его люди и кони шли в галопе большую часть ночи после схватки, а Армстронги поджидали их свеженькие, готовые для драки. Пятерых Бинстонов вышибли из седел болтами прежде, чем Болтон и Босуэлл поняли, что происходит, а после, отправив Джона Бинстона пробиваться вперед вместе с добычей, граф и его дядя взяли на себя каждый по флангу и нажали на Армстронгов с той холодной лютостью, которая прославила Хепбернов еще при Оттербурне двести лет назад. Армстронги, по всей видимости, рассчитывали на неопытность Босуэлла и легкую победу в засаде, однако им очень скоро дали понять, что дело так просто не выгорит. Вокруг Патрика кипела свирепая драка, кому-то рядом прошило печень болтом из «щеколды», пешему бойцу слева полчерепа снесли лейтской секирой, и брызги крови и мозга покрыли сапоги Белокурого, но ему некогда было размышлять – хотелось выжить, и умное тело само спасало бессмертную душу, сея вокруг смерть и увечья, слетающие с острия матово взблескивающего в сумерках палаша. Занимался рассвет в холмах, когда Хепбернам, изрядно потрепанным, удалось унести ноги из той лощины, оставив по себе память в виде двух десятков врагов, убитых в бою, затоптанных конями, умирающих от ран. То была сомнительная победа, но победа – ибо ушли живыми. Своих навьючили на пустых галлоуэев, тела – через седло, кто мог сидеть, тех привязали к конским спинам. Джек графа Босуэлла был проколот в трех местах, но до тела дошли только царапины. И еще он прихрамывал – джеддартом задели бедро, но в седле это держаться не мешало. Дети Белой лошади миновали Спорные земли, и вошли в Долину, и скот, перегоняемый Бинстоном, несся впереди них вместе со слухами о первом рейде нового Хранителя Марки.